Rolling Stones. Взгляд изнутри - Доминик Ламблен

Конечно, работа на группу была единоразовой, и мне предстояло подыскивать что-то другое, чтобы полноценно компенсировать уход из «УЭА». Но одно я знаю точно: новый работодатель мне очень понравился.

Работать на The Rolling Stones — самое престижное дело в мире, способное польстить чьему угодно самолюбию, но прокормиться на 2500 долларов я не мог, тем более что за годы роскоши в «УЭА» привык к определенному уровню материального достатка.

Признаюсь, я был несколько удивлен, не заметив у двери моего дома очереди желающих дать мне работу. Я думал, что давно всем доказал, на что способен, но, видимо, этого было недостаточно для того, чтобы меня хотели оторвать с руками. Хотя если честно, то помимо репутации работящего и компетентного человека я был известен и менее положительными вещами. Во-первых, кокаин. Нельзя сказать, что в нашем деле это было редкостью: белыми воронами считались скорее те, кто использовал свой нос исключительно для дыхания. Но я пользовался репутацией большого любителя белого порошка, а это уже могло отпугнуть потенциальных работодателей. Общество очень быстро занесло людей с наркотической зависимостью в категорию ненадежных. Тут как с расизмом: достаточно пары заблудших овец, чтобы заклеймить позором весь вид. Помимо этого возмутительного предрассудка я также пользовался славой амбициозного человека с закаленным характером. А это отпугивало еще больше.

Так что предварительные контракты, которые я подписывал с лейблами «Си-би-эс», «ЭМИ» и «Полидор», ни во что конкретное не переросли. А так как я не хотел провести остаток жизни в ожидании снисходительного работодателя, пришлось брать дело в свои руки.

Очень кстати мне подвернулся Альбер Коски с предложением организовать мой собственный лейбл и отдать 20 % популярному продюсеру Марку Зермати, который больше всего был известен в мире панк-музыки и в музыкальном андеграунде. Он поработал с такими исполнителями, как The Police, The Clash и Крисси Хайнд, и мог привнести в наше дело прекрасно звучащие нотки современности. Он был открыт всем новым музыкальным направлениям и, в отличие от меня, превосходно в них разбирался, а я обладал опытом работы в музыкальной индустрии, которого так не хватало ему. Мы удачно друг друга дополняли, особенно учитывая, что Альбер не мог уделять нашему проекту много времени: у него и в «ККП» дел хватало.

Первый наш разговор состоялся в 1980 году в Каннах на музыкальной ярмарке «Мидем», и в скором времени мы создали лейбл, частично позаимствовав название у лейбла «Скайдог», открытого Марком, и назвавшись «Андердог». Марк близко общался группой художников-графистов «Базука», одними из тех, чьими именами пестрили журнальные рубрики «актуального в искусстве». Чтобы придать нашему детищу «клевый видок», мы попросили одного из них, Лулу Пикассо, сделать нам логотип и бирку для пластинок. Несмотря на неплохо продвигавшиеся переговоры с Эдди Барклаем, я все же решил подписать контракт с другим дистрибьютором из Оверни — Клодом Каррьером. Широкой публике он был не так известен, как Барклай, но при этом являлся настоящей легендой французской музыкальной индустрии. Имелось у него и другое преимущество: Нану, моя бывшая жена, была одной из его главных помощников.

Крайне редкая фотография Клода Каррьера, когда его фотографировали. Клод в студии «Маркаде» занят миксовкой песни «Ouragan» Стефани де Монако. Ив Роуз (он же Жан-Франсуа Микаэль), Клод Каррьер и Жан-Филипп Бонишон, 1987 г.

© Архивы Доминика Ламблена

Надо сказать, что Клод был в разы менее заметным, чем Эдди Барклай. Мне нравится называть его застенчивым мегаломаном. Согласитесь, если такие люди и существуют, то встретишь их нечасто. В музыкальных кругах Клод был известен как человек, открывший Шейлу и сделавший из нее звезду. Он же был и автором ее первых хитов «L’école est finie» и «Vous les copains, je ne vous oublierai jamais». Но Клод отнюдь не собирался ограничивать свой вклад в музыку текстами песен. Больше всего он выделялся своей манерой продюсирования музыки и результатами этой работы. Он был одним из тех романтических персонажей, иногда встречающихся в нашем странном мире музыки, которых невозможно отнести к какой-либо конкретной категории.

Клода и правда редко где можно было встретить, потому что обычно он не вылезал из офиса. Ото всех светских мероприятий и прочих проявлений шоу-бизнеса он бежал, как от чумы. Отчасти это объяснялось его страхом быть запечатленным на фото, чтобы никто не заметил на них признаков его старения. Ведь Клод врал насчет своего возраста. Когда-то он изменил в паспорте цифру 0 на цифру 6, чтобы получилось, что он родился не в 1930, а в 1936, а в ящике письменного стола он хранил фотографии, на которых ему было сорок лет, и, если кто-нибудь просил, предъявлял именно их.

Желание Клода оставаться молодым объяснялось очень просто: его влечением к молоденьким девушкам. До последнего дня своей жизни он оставался дамским угодником, и ни для кого в нашей профессии это не было секретом. В его офисе на улице Сюрен работали практически только женщины. Из мужчин к работе допускались только те, кто в силу некоторых своих предпочтений не был для Клода конкурентом. Никаких самцов-гетеросексуалов в его вотчине! Каждый из потенциальных соперников отсылался на все четыре стороны, в частности коммерческий отдел и складская служба, которых он перевел в городок Исси-ле-Мулино.

Так что у Клода была полная свобода действий, и управлял он своим гаремом как хотел. Он наделил себя правом первой ночи в отношении милых сотрудниц и не стеснялся им пользоваться, из-за чего то одна, то другая секретарша надувалась от гордости, думая, что раз на нее запал сам босс, то она точно избранная. Так и было, она действительно была избранной. На недельку, а то и вовсе на день. Вот оно — счастье и горечь куртизанок…

Мало-помалу привлекательность Клода угасала, даже несмотря на старые фотографии в ящике и поддельный паспорт, так что он взял за привычку соблазнять женщин, строя из себя богача. Влекомый перспективами радости в горизонтальном мире, он без колебаний тратил уйму денег на ужины и побрякушки для своих пассий. Один из редких моментов, в которых он не экономил.

А ведь по части экономии денег даже Мик Джаггер выглядел бы на фоне Клода безответственным транжирой. Как и подобает любому выходцу из Оверни, Клод очень внимательно относился к деньгам, в чем однажды я убедился лично.

Эта удивительная сцена отлично демонстрировала его нежелание тратить каждый лишний цент. Мы с Клодом обсуждали условия продления контракта на использование лицензии американского лейбла «Фэнтези». Речь шла о миллионах, и разговаривали мы у Клода в офисе. В течение всей беседы он мял в руках какую-то бумажку. Присмотревшись, я понял, что это приглашение на некий вечер, а Клод, как мы знаем, на такие был не ходок. Приглашение было вложено в конверт с маркой, предполагавшей ответное письмо, и Клод был занят тем, что ногтем отковыривал эту марку! Думаю, это единственный человек в мире, обсуждавший миллионную сделку и в то же время бившийся над маркой за 30 центов…