Гиллеспи и я - Джейн Харрис

Гамильтон также вел переговоры от имени Неда о дюжине новых заказов, в основном речь шла о портретах; видимо, внезапная слава художника для публики оказалась весомее опасений, что он может изображать своих персонажей в нелестном свете. К сожалению, оставалось неясным, когда Нед будет в состоянии вновь взяться за кисть. Он неделями не подходил к мольберту и уступил место преподавателя в Художественной школе другому, пусть и весьма обходительному человеку, но совершенно иного уровня — и как преподаватель, и как художник. Стоит ли говорить, что я не была ни на одном занятии до конца семестра.

Все время, не занятое распространением листовок или поисками Роуз, Нед проводил, запершись в мастерской и затянув окно в потолке черной тканью, чтобы спрятаться от солнца. Несмотря на пристрастие к темноте, его одолевала бессонница и, как он позже признался, неделями преследовали видения пропавшей дочери. Однажды, когда он поднимался в мансарду, она явилась ему на лестничной площадке. Уже темнело, но от девочки исходило странное сияние. Она встала на цыпочки (как Роуз часто делала наяву), улыбнулась ему и исчезла.

Казалось, горе поглотило Неда с головой. Он медленно двигался и говорил, а однажды я с горьким удивлением заметила в его густой шевелюре одинокую белую нить — а через миг еще одну. Все лето число седых волосков прибавлялось, и вскоре их уже было не счесть.

Терзаясь мыслью, что лишь она одна виновна в случившемся несчастье, Энни взяла в привычку блуждать по отдаленным районам в поисках дочери. Мне не удалось убедить ее в тщетности этих скитаний. Они с Недом выходили из квартиры по очереди: пока один присматривал за Сибил, другой бегал по делам и продолжал обследовать улицы. Нед сосредоточился на своем районе, а Энни вбила себе в голову, что Роуз держат в заточении в Ист-Энде — явно не без помощи местных газет, публикующих сомнительные истории о «белом рабстве» и бесконечные свидетельства людей, якобы видевших белокурую девочку. Все лето, при любой погоде, Энни блуждала по переулкам Гэллоугейта, не пропуская ни одной подворотни. С почти маниакальным упорством она заглядывала в подъезды и даже обходила квартиры. Иногда ее встречали приветливо и сочувственно, а порой грубо прогоняли, но итог был неизменным: никто не знал, где искать ее дочь.

Пока несчастные родители предавались отчаянию, бедняжка Сибил продолжала морить себя голодом. Каждая попытка ее накормить проходила с боем: Нед и Энни умоляли дочь проглотить хотя бы кусочек, а Сибил придумывала все более изощренные способы отказа от еды. Уверившись, что пропажа сестренки на ее совести, она как будто пыталась похудеть до полного исчезновения.

* * *

Однажды в августе, спустившись ранним утром из мастерской после бессонной ночи, Нед заметил, что в квартире изменилось освещение. Спасаясь от любопытных глаз, Гиллеспи неделями занавешивали все окна, выходящие на улицу, но теперь в коридор падал луч света из гостиной. Нед в недоумении заглянул в комнату: шторы на одном из окон были открыты, а само окно — поднято вверх. Через миг он с ужасом осознал, что Сибил стоит на внешнем карнизе, как будто хочет броситься вниз. И действительно, только он перешагнул порог, как девочка наклонилась вперед, готовясь к прыжку.

К счастью, Неду удалось ее опередить. Метнувшись к окну, он схватил дочь за талию и втащил внутрь. Падение наверняка обернулось бы трагедией — кроме тротуара, внизу была чугунная ограда из частых остроконечных прутьев. Сибил так отчаянно извивалась в руках отца и рвалась к подоконнику с криком «Нет! Нет! Отпусти меня!», что Неду пришлось упасть вместе с ней и навалиться сверху, прижимая к полу.

На вопли прибежала перепуганная Энни, ночевавшая в комнате Роуз, и, застав Сибил и Неда в слезах на полу, воскликнула:

— Что случилось?

Пока Нед вкратце пересказывал жуткие события, девочка продолжала с рыданиями вырываться из его рук.

Вдвоем им удалось уложить ее на диван. Энни поспешила закрыть окно и задернуть шторы. Нед прижал Сибил к груди и стал легонько укачивать, что-то шепча ей на ухо. Девочка тихо всхлипывала, но понемногу успокаивалась. Энни опустилась в кресло, и в конце концов Сибил уснула. Нед осторожно поднялся и перенес ее к себе в спальню, которая к тому времени покрылась пылью и приобрела нежилой вид. Пока Энни охраняла сон дочери, Нед обошел квартиру и наглухо заколотил гвоздями все окна, так чтобы их невозможно было открыть.

* * *

После страшного происшествия Нед наконец признал, что Сибил нуждается в помощи, и в тот же вечер отправился на соседнюю улицу, к доктору Освальду. На приеме он рассказал о Сибил все без утайки — о ее чувстве вины, об отказе от еды и истощении, о нервном кашле и попытке выпрыгнуть из окна; перечислил все вредительские выходки за несколько месяцев — непристойные рисунки, кражу спичек, порчу и сжигание вещей, фекалии на стенах уборной и попытку отравить семью в Хогманай.

Внимательно выслушав рассказ, Освальд попросил разрешения поговорить с Сибил с глазу на глаз, и Нед пригласил его на Стэнли-стрит. На следующий день доктор прибыл в условленное время. Нед и Энни остались в гостиной, не находя себе места от волнения, пока Освальд минут десять беседовал с девочкой в соседней комнате. Затем Сибил отправили наверх, а доктор поделился с родителями своими выводами.

По его мнению, Сибил была крайне тревожным и неуравновешенным ребенком и отчаянно нуждалась в лечении, особенно ввиду попыток уморить себя голодом. Кроме того, судя по прежним выходкам, девочка представляла опасность не только для себя, но и для окружающих. Освальд предложил на несколько недель поместить ее в приют для умалишенных, чтобы наладить питание и содержать под более тщательным наблюдением, чем в доме номер одиннадцать.

К тому времени Энни так боялась за жизнь дочери, что была готова на все. Однако Неда мысль о приюте приводила в ужас, и он ни в какую не соглашался отдать туда дочь, несмотря на уверения Освальда, что в женском отделении с больными обращаются крайне бережно. Переговоры продолжались еще некоторое время, затем доктор ушел без Сибил, напоследок дав совет: если Гиллеспи не желают поручить девочку его заботам, то пусть немедленно ищут сиделку. Нед и Энни понимали, что без помощи не обойтись, но, измученные и уязвимые, не выдержали бы в доме посторонних и отвергли идею нанять прислугу.

Нед наотрез отказался вызывать Мейбл из Танжера. Энни пришлось поступиться гордостью и, забыв о размолвке со свекровью, после обеда оставлять Сибил под присмотром Элспет и ее горничной Джин в доме номер четырнадцать, где все комнаты располагались на нижних этажах.

* * *

Однажды, выполняя какое-то поручение для миссис Александер, я неожиданно для себя углубилась в восточную часть города, немного не доходя до площади Глазго-Кросс. День стоял прохладный, и ветер гонял по небу свинцовые облака. Кажется, была суббота — все вокруг куда-то спешили; улицы кишели кэбами и повозками, по Тронгейту сновали толпы людей. Я остановилась полюбоваться аркой над тропой, ведущей к подножию башни Трон-Стипл, и вдруг заметила одинокую женскую фигурку у противоположной стены башни, на краю тротуара. Женщина была растрепана; распоротый и заляпанный грязью подол ее пальто волочился по земле, из-под него выглядывали стоптанные сапоги. Сначала я приняла ее за уличную попрошайку, но, когда женщина повернула голову, я немедленно узнала Энни. Она раздавала листовки, бесконечно повторяя: «Помогите, пожалуйста! Вы не видели эту девочку? Помогите, пожалуйста!»