Девять принцев Амбера - Роджер Желязны

Вскоре я понял, что политика Жупену совсем не интересна. Емубыло безразлично, кто стал правителем Амбера. Он считал, что люди — это простостадо испорченных, избалованных идиотов. Смотрителю было глубоко наплевать навсе, что происходило за пределами его острова, лишь бы сам он мог спокойноследить за маяком, есть хорошую пищу, пить излюбленные напитки и мирно возитьсяс мореходными картами.

Мне он нравился, я даже, пожалуй, полюбил его. Поскольку ятоже кое-что смыслил и в старых морских картах, и в навигации, мы с ним вместепровели немало приятных вечеров, внося в карты некоторые поправки. Давно,много-много лет назад мне довелось плавать далеко на север, и на основе своихтогдашних воспоминаний я начертил ему новую карту. Это произвело на Жупенанеизгладимое впечатление, равно как и мои описания северных морей.

— Кори, — говорил он (я назвался этимименем), — я бы с радостью плавал вместе с тобой. Мне ведь и в головусначала не приходило, что ты когда-то был капитаном, да еще собственного судна!

— Разве можно знать обо всем? — отвечал я. —А ведь ты и сам когда-то был капитаном. Настоящим, морским.

— Откуда ты знаешь?

На самом-то деле я просто вспомнил об этом. Но от прямогоответа отвертелся, лишь обвел вокруг рукой.

— Ну, догадаться нетрудно: все эти приборы и карты,которые ты так любишь и в которых так хорошо разбираешься… К тому же ведешь тысебя, как человек, привыкший командовать.

Он улыбнулся:

— Да, это правда. Я действительно больше ста леткомандовал кораблем. Так давно это было… Ладно, давай еще выпьем!

Я отхлебнул немного и отставил стакан. За эти месяцы я почтивосстановил свой прежний вес и в любой день ожидал, что Жупен все-таки узнаетво мне принца Амбера. И может быть, узнав, выдаст меня Эрику. А может быть, инет. Особенно теперь, когда между нами установились вполне дружеские отношения.Но желания испытывать судьбу у меня не было.

Иногда ночью, наблюдая за светом маяка, я раздумывал,надолго ли еще задержусь здесь. Вряд ли задерживаться будет разумно. Пора,видимо, двигаться в дорогу, снова в Тень.

А однажды я вдруг почувствовал странное психическоедавление. Сначала очень осторожное, как бы изучающее, так что даже не мог бы суверенностью определить, кто именно вызывал меня.

Я замер на месте, закрыл глаза и полностью ото всегоотключился. Но прошло минут пять, и ощущение вызова исчезло.

Я потом долго раздумывал, кто это мог быть. И улыбнулся,заметив вдруг, что при этом расхаживаю взад-вперед, словно по камере вподземелье Амбера.

Кто-то пытался вызвать меня с помощью карт. Может быть,Эрик? Он наверняка уже знает о моем побеге. Может быть, он пытался такимобразом меня найти? Вряд ли. Эрик, видимо, все же опасается ментальногоконтакта со мной. Тогда, может быть, Джулиан? Или Джерард? Или Каин? Кто бы этони был, я прочно оградил себя от подобных контактов, полностью заблокировавмозг. Возможно, из-за этого я пропустил бы какую-нибудь важную информацию илимог не услышать призыва о помощи, но испытывать судьбу все-таки не хотелось.

Попытка ответить на чей-то зов и последовавшие за этимусилия по блокировке памяти совершенно лишили меня сил. От холода и усталостименя била дрожь. Весь день я потом думал о случившемся и в конце концов пришелк выводу, что пора уходить. Оставаться столь близко от Амбера становилосьопасно, а я еще не восстановил свою прежнюю форму и был слишком уязвим длялюбого врага. Я, разумеется, достаточно пришел в себя, чтобы отправиться в Теньи подыскать такое место, где можно было бы подготовиться к очередной попыткезавоевать Амбер. Пребывание у доброго Жупена пошло мне на пользу: я обрелвнутреннее спокойствие, почти умиротворение. Мне жаль было покидать этогостарого ворчуна; в последнее время мы особенно сблизились, я, пожалуй, дажеполюбил его. Вечером после очередной партии в шахматы я сообщил ему, чтонамерен отправиться в путь.

Он налил виски в ваши стаканы, поднял свой и сказал:

— Удачи тебе, Корвин! Я все же надеюсь, что еще увижутебя.

Я ничуть не возразил, когда он назвал меня моим настоящимименем. А он улыбнулся, заметив, что я прекрасно это расслышал.

— Мне здесь было очень хорошо, Жупен, — сказаля. — Если я смогу достичь своей цели, то не забуду того, что ты для менясделал.

Старик покачал головой:

— Ничего особенного я для тебя не сделал. Я счастливуже потому, что живу именно здесь и делаю то, что хочу. Мне это по душе. Вмаяке теперь вся моя жизнь. Если ты добьешься успеха — нет, не надо, нерассказывай мне, что ты задумал, я и слышать об этом не желаю! — я будуочень рад, если когда-нибудь ты навестишь меня, чтобы сыграть со мной вшахматы.

— Я непременно тебя навещу, — пообещал я.

— Если хочешь, можешь взять мою «Бабочку».

— Спасибо.

«Бабочкой» он назвал свою парусную лодку.

— Но прежде чем отправляться в путь, — посоветовалЖупен, — возьми-ка ты мою подзорную трубу и как следует осмотри отсюда,сверху, долину Гарната.

— Чего я там не видел?

Он пожал плечами:

— Посмотришь — может, чего и увидишь.

Мы с ним еще выпили и улеглись спать.

Да, мне будет не хватать старого Жупена. Если не считатьРейна, он был моим единственным другом со времени возвращения в Амбер. Я смутнопомнил охваченную огнем долину Гарната, тогда, четыре года назад. Что там моглоизмениться с тех пор?

Было полнолуние, и сон мой нарушали странные видения:волки-оборотни, ведьминский шабаш, что-то еще, не менее кошмарное…

Я встал на заре. Жупен еще спал, и я не стал его будить.Терпеть не могу прощаний, к тому же у меня было предчувствие, что больше мы сним никогда не увидимся.

Прихватив подзорную трубу, я взобрался по лестнице в самоеверхнее помещение маяка, туда, где зажигался огонь, и подошел к окну, наведятрубу на долину Гарната.

Над лесом стлался туман; серый, холодный и очень сырой, онсплошной пеленой окутывал вершины невысоких, уродливо искривленных деревьев. Ихчерные ветви переплетались, как руки борцов. Между ветвями мелькали какие-точерные твари, но не птицы, а, судя по подпрыгивающему полету, летучие мыши. Отэтого леса словно исходило что-то неясное, мерзкое, недоброе. Я никак не могпонять, что именно там происходит, пока меня вдруг не осенило: то моя вина.