Венедикт Ерофеев и о Венедикте Ерофееве - Коллектив авторов

Веничка живет в Москве, его возлюбленная – в Петушках. В оппозиции Москва – Петушки женское и мужское меняются местами. Петушки – начало мужское («петух» – традиционное у многих народов обозначение фаллоса). Москва – матушка-Москва – женское. В поэме Москва – мачеха, постылая жена, девка. Вспомним мандельштамовскую «курву-Москву»: страшный морозный город коммунистических комиссаров. «Я трамвайная вишенка страшной поры»[778] – выделим слово трамвайная. «Посмотреть, кто скорее умрет…» Апофеоз Москвы для Венички – Кремль. Змей Горыныч или Кащей, смерть которого… ну, может быть, в скорлупе маленького орешка… Кремлевская Москва – тот самый ад, от которого герой поэмы укрывается за спасительными алкогольными парами. Кремль – чудище обло[779] – готов сломать, надругаться, убить; Кремль – символ сатанинской государственности (петух, кстати, противостоял государственности еще в сказке о царе Додоне). «А чего там смотреть, если ты уже труп…»[780]

Веничка Ерофеев мертв; перед душою его открыты ад Кремлевской Москвы и рай Петушков, места, где «жасмин не отцветает и птичье пение не молкнет»[781].

В православном каноне с душой после смерти происходит следующее. Первые два дня она еще отлетела «недалеко» и может как бы возвращаться, являться родным и близким, сама видеть родных и близких и т. д. Иеромонах Серафим Роуз (из работы которого «Душа после смерти» и почерпнута эта информация)[782] считает, кстати, что известные опыты естествоиспытателей, интервьюировавших людей, побывавших в состоянии клинической смерти[783], имеют отношение как раз к этим первым двум дням. Ко «дням возвращений».

В третий день душа проходит через мытарства. Ангелы господни (числом два) несут душу на Небо, служители темных сил (бесы, которые, впрочем, могут явиться и в ангельской маске) стараются низвергнуть ее в адовы бездны. Бесы припоминают душе все старые ее земные грехи и одолевают новыми соблазнами: если окажется, что какой-то грех не изжит, не «отработан» или если душа перед соблазном не устоит, ее ждет очень незавидная участь. А так как «все согрешили и лишены славы Божией» (Рим. 3: 23), вырваться из бесовских объятий не так-то просто. Тем более что и ангелы – не столько соратники душе, сколько арбитры. Они ей всячески симпатизируют, но если бесы предъявят неопровержимое доказательство греха, ангелы вам не помогут…

Со дня четвертого по день девятый душе «показывают» рай, с десятого по тридцать девятый – ад. Душа должна подробно узнать, что и как там, на «том свете». Своего рода обзорная экскурсия. Неудивительно, что ад демонстрируется в шесть раз дольше – обычный для православия приоритет кнута над пряником.

И наконец, на сороковой день душа обретает предназначенное ей место.

Было бы наивно рассчитывать, что поэма «Москва – Петушки» строго повторит структуру загробных странствований души: абсолютной точности трудно добиться даже специально. Но – с допустимыми поправками – схема эта отыгрывается в произведении дважды: на уровне всей поэмы и на уровне одного дня, непосредственно предшествовавшего Веничкиной одиссее.

Этот день, «вчера», описан во втором – пятом абзацах поэмы (первый абзац – камертон – знаменитое «Все говорят: Кремль, Кремль…) (16).

Второй абзац – первый утренний похмельный стакан зубровки. Ситуация похмелья очень хорошо рифмуется с ситуацией «возвращения». Во-первых, потому что такое утро – мучительная борьба за воспоминания: что, как, с кем ты пил вчера. Во-вторых, потому что похмелье – физиологическое возвращение, последствия вчерашнего возлияния, преодоление состояния, тянущегося из прошлого.

Следующие два абзаца можно приравнять к «мытарствам»: это скитания по Москве и набор «нормы»: на Каляевской – стакан кориандровой, две кружки пива и альб-де-десерт, на Чехова – два стакана охотничьей. «Но ведь не мог же я пересечь Садовое кольцо, ничего не выпив? Не мог. Значит, я еще что-то пил» (17).

В следующем абзаце переплетены отмеченные нами знаки ада и рая: «…когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал» (17) (именно с Курского вокзала отходит поезд в Эдем – в Петушки).

И наконец, еще в следующем Веничка обретает свое законное место: засыпает в неведомом подъезде, на лестнице… На какой бы вы думали ступеньке? «По счету снизу сороковой…» (17).

Не будем делать бесполезных, недоказуемых предположений – почему именно на сороковой ступеньке успокоилась душа, насколько случайна для автора эта цифра. Важен факт: ступенька оказалась именно сороковой (кстати, сама поэма написана почти за сорок дней – за сорок шесть – 19.01–06.03.1970).

Такова грубая модель, которую, однако, мы можем наблюдать и в масштабе всей повести, в более развернутом виде. Конечно, – повторю еще раз – глупо было бы рассчитывать на строгую реализацию схемы 2–1–6–30–1. Но тем не менее все пять элементов («возвращения» – мытарства – рай – ад – обретение места) следуют именно в заданном порядке (с одним полуисключением, о котором ниже) и занимают места более-менее согласно православным пропорциям: пусть «возвращениям» посвящено не меньше страниц, чем «раю», зато «аду» – в соответствии с каноном – отдано заметно больше половины поэмы.

Итак, когда человек умирает, душу его встречают ангелы; все помнят, что они появляются в «М – П» на первых страницах, чтобы посочувствовать Веничкиному бодуну и постараться дать ценный совет: «Зажмурься, чтобы не так тошнило» (18). Отношение ангелов к герою – ровное: ангелы мягко укоряют Веничку, но неизменно к нему доброжелательны и снисходительны. Однако, как и ангелы «православные», несмотря на всю снисходительность и доброжелательность, они не в состоянии спасти – и не спасают героя. Они отлетают, чтобы встретиться с Веничкой на перроне в Петушках, но встречи этой не произойдет… И еще: ангелов – по канону – два. Особых указаний на это мы в поэме не встретим, но, может быть, заметим намек: «Это ангелы мне напомнили о гостинцах, потому что те, для кого они куплены, сами напоминают ангелов» – тех, для кого куплены гостинцы, было именно двое.

Начинается поэма с «дней возвращения» – это и похмелье (рифма ко вчерашнему вечеру), и повторяющиеся одна за другой сцены из «прежней» жизни (в дальнейшем время текста и время событий чаще будет совпадать, если не считать явного нарушения – «революции в Елисейково»). Душа Венички возвращается на работы по разматыванию и гноению кабеля на строительство около международного аэропорта Шереметьево. Именно эти эпизоды – центральное событие первых глав поэмы.

После «дней возвращения» должны следовать «мытарства», это именно тот пункт, по поводу которого было сказано слово «полуисключение»: непосредственно «мытарств», т. е. сцен разборок души с некими темными, чуждыми силами, не так уж и много. На том месте текста, где мы ожидали мытарств (т. е. между «возвращениями» и «раем»), они как раз есть – Веничка отвечает на назойливые вопросы кого-то, именованного «они», на вопросы типа: «А когда ты в первый раз заметил, Веничка, что ты дурак?» (39). Поблизости от этого момента есть еще пара подобных: претензии соседей