Над пропастью жизнь ярче - Анна и Сергей Литвиновы

По дороге Людмила Аркадьевна меня расспрашивала, кто родители, давно ли занимаюсь танцами. Я тоже задала пару вежливых вопросов про ее бизнес – оказалось что-то скучное, аудит-консалтинг.

Но магазин оказался совсем рядом, и тут стало не до разговоров. Я обычно на бедненьких складах одевалась, а здесь бутик. С настоящими итальянскими, французскими или авторскими платьями.

– На цену не смотри. Примеряй все, что нравится, – приказала Людмила Аркадьевна.

Один наряд одобрила, два других забраковала, выбрала сама.

И вкус у нее, надо признаться, был. Вроде и люрекса маловато, и разрезы скромненькие, но выглядела я реально шикарно.

Венька на следующий день, как увидел мои наряды, сразу стал подлизываться:

– Попроси свою Людмилу Аркадьевну! Пусть меня тоже спонсирует! Мы ведь пара…

– Нет, – злорадно хмыкнула я, – сопляки ее не интересуют.

На прощание мой ангел-хранитель мне сказала:

– Поболеть за тебя на России я не смогу. Уезжаю в Сингапур. Но ты и сама справишься. Я в тебя верю. Возвращайся с победой – и сразу пойдем отмечать.

– А как я вас найду?

Думала, даст мне свой телефон. Но богатая поклонница решила по-другому:

– Давай через социальную сеть связь держать. Добавь меня в друзья. Я тебе запрос уже послала.

* * *

Саша все чаще просыпалась по утрам с мыслью: «Все неправильно. Не так».

Да что там: она самой настоящей предательницей себя чувствовала. И трусихой. Испугалась родителей, болезни. Общественного мнения. А в итоге – потеряла родную дочь.

«Ей будет лучше расти в нормальной семье», – был главный мамин аргумент.

Нормальная семья, ха! Да девочка на любые ухищрения идет, лишь бы дома пореже бывать. И просто счастье, что она занята этими своими танцами, не то бы давно, назло, в отместку за жесточайший контроль, связалась с дурной компанией.

Саша вспомнила недавний скандал из-за дочкиных концертных платьев и поморщилась.

Да, они с Зиновием тоже были не правы. Позволили девчонке выбирать наряды на собственный вкус. Не смогли убедить, что разрезы и блестки, когда их избыток, выглядят вульгарно. Но отбирать покупки?! Демонстративно обряжать ребенка в платье сиротки? Ее дорогие мамочка и папочка всегда умели рубить сплеча. Саша вспомнила скандал из-за татуировки… Как ее выгоняли из дома после того, как открылся диагноз… Как заставляли отказаться от дочери…

Но никогда не поздно исправлять прежние ошибки.

«Отсудить Сонечку – и забрать к нам».

И будь, что будет.

Александра решительно выбралась из постели. Накинула пуховую безрукавку, вышла на балкон. В горах даже осень пахла по-другому. Умиранием и, вместе с ним, свежестью. На верхушках гор блистал снег. Далеко внизу искрилось море. Желтые листья летели почему-то не вниз, а вверх.

Зазвонил телефон. На определителе высветилось: «Мама». Значит, ничего хорошего.

– Да? – осторожно произнесла Александра.

И уже через минуту победно вскинула руки. Потом восторженно подпрыгнула. И помчалась в соседнюю спальню.

Церемониться с Зиновием не стала – с порога разогналась и прыгнула на кровать. Тот спросонья захлопал глазами:

– Сашка? Ты чего бесишься?

Она навалилась на любимого, сонного, теплого:

– Скорей просыпайся! Мы уезжаем!

– Куда?

– В Питер. На Кубок России!

– Но Ольга Егоровна ведь сама собиралась.

– Не может. Давление. Ура! Тьфу, – Саша виновато улыбнулась. – У нее гипертонический криз, а я радуюсь, – скривилась, добавила: – Нам милостиво позволили присутствовать. Но строго-настрого велели ничего из одежды Соне не покупать. И по ресторанам ее не водить. Только в Эрмитаж.

– Блин, Сашка, – Зиновий притянул ее к себе. – Как ты с ними жила? – Потемнел лицом, добавил: – И как с ними теперь наш котенок живет?

– Слушай, – Александра взглянула умоляюще, – давай Соне все расскажем. И пусть сама решает.

– Да думал я об этом. Каждый день думаю, – вздохнул он. – Но очень боюсь. Так она хотя бы сестру старшую любит. А когда узнает, что мы ее предали?! Узнает, чем ты больна?

– Ладно, – Саша решительно спрыгнула с кровати, – поговорим в самолете. Давай одевайся. А я покупаю билеты и варю тебе кофе.

* * *

Когда Саша с Зиновием ездили в Питер, останавливались всегда в частной гостинице, переделанной из бывшей коммуналки. Просто, скромно, душевно. Но едкое мамино напутствие: «Только, пожалуйста, без красивой жизни» – сделало свое дело. И строптивая дочь назло заказала люкс в «Коринтии».

Зиновий протестовать не стал. Только фыркнул:

– Саша, ты взрослая, самостоятельная женщина!

– Знаю, – развела руками она, – но поделать с собой ничего не могу.

Александра и на выступление оделась будто специально, чтобы маму позлить: в кожаные брючки, кофту с вырезом и сапожки на шпильках. Увидь ее Ольга Егоровна, обязательно бы скривилась. Зато Соня наряд оценила – на разминке отстранилась от своего партнера. Показала Саше два поднятых больших пальца. И Венька – сделал то же самое.

Александра расплылась в довольной улыбке.

Зиновий снисходительно сказал:

– Да, наряд удался. Детям нравится.

Саша гордо расправила плечи. И незаметно подтянула блузку повыше – вырез, пожалуй, слишком смелый.

– А ты заметила, в чем наш котенок? – задумчиво произнес Зиновий.

– Ой, – смутилась Александра. – Я просто вижу, что она очень красивая… Сейчас разгляжу.

Нынешний наряд дочери с сиротской формой не имел ничего общего. Строгое черное платье с элегантным «хвостом» и открытыми плечами идеально сидело на точеной фигурке. Вместо заслуженных, стертых туфелек на ногах красовались другие – новенькие, с каблуком ощутимо побольше, но, похоже, очень удобные, потому что девочка по паркету не ходила – летала.

– Ольга Егоровна сменила гнев на милость? – хмыкнула Александра.

– Возможно. И потратила свою пенсию за десять лет вперед. Знаешь, сколько все это стоит?

– Сколько?

– Очень дорого. Крой итальянский. Ткань дорогущая.

– Но красиво! – Саша жадно разглядывала дочь. – Почему мы ей такое не купили?

– Потому что мы повели ее в рядовой танцевальный магазин. К отечественному производителю. А это все из бутика. Очень крутого.

Саша продолжала восторженно следить за дочерью. Произнесла:

– Да. Не врут модники. Одежда меняет многое. Посмотри, как она двигается! Сколько в ней жизни, драйва!