Зима Гелликонии - Брайан У. Олдисс

— Даже если мы так разнесены в пространстве и времени?

— Сочувствие определяется своей силой. Сочувствие отвергает пространство и время. Разве вы не ощущаете в этой чудесной истории зов древнего мира? Давайте попробуем.

— Но стоит ли?

— В любом случае попытка не пытка. Нами руководит дух Гайи.

И они попробовали.

Попытка растянулась во времени. Что бы ни делали земляне — сидели или смотрели — куда бы ни шли и где бы ни путешествовали в своих грубых сандалиях, поколения живых одно за другим отказались от словесных формулировок и излучали сопереживание и сочувствие, направленные к душам умерших Гелликонии. И даже когда земляне не могли не включить в число тех, к кому обращались, живых — Шей Тал, или Лейнтала Эй, или кого-то другого, кому лично симпатизировали — они все равно сопереживали тому, кто давно был мертв.

По прошествии многих лет тепло их сопереживания дало желаемый эффект. Останки перестали горевать, духи отказались от жалоб. И те из живых, кто обращался в пауке к своим предкам, не встречал ни отпора, ни глумления. Бескорыстная любовь стала всеобщей.

На каминной решетке горел биогаз. Перед решеткой сидели и разговаривали двое братьев. Время от времени более худой протягивал руку и хлопал по плечу более плотного, повествующего о своих злоключениях. Одирин Нан Одим, которого все родственники и друзья звали просто Одо, был на год и шесть теннеров старше Эедапа Мун Одима. Он был очень похож на брата во всем, кроме резкой горькой складки, залегшей у того на челе, ибо жирная смерть еще не отметила Ривеник своей ужасной печатью.

Братьям было что рассказать друг другу и было что вместе замыслить. Совсем недавно, накануне, в порт прибыл корабль с солдатами олигарха на борту, а кроме того, с целым перечнем новых правил и законов, суть которых уже начала беспокоить Одо. При этом шивенинкцы были менее склонны исполнять приказы, чем ускуты. До сей поры Ривеник был наиболее удобным для проживания местом.

То, и немалое, количество уцелевшего драгоценного фарфора, которое Одим преподнес брату, было принято замечательно.

— Очень скоро этот фарфор приобретет особую ценность, — заметил Одо. — Думаю, что такое тонкое и высокое качество не скоро удастся воспроизвести.

— Это потому, что наступает Зима.

— Из этого следует, брат, что топлива, в большом количестве потребного печам для обжига фарфора, будет не хватать для обогрева жилищ и что цена на топливо невероятно повысится. По мере того как жизнь людей будет становиться все труднее, они привыкнут довольствоваться грубой посудой.

— Что же ты собираешься предпринять, брат? — спросил Одим.

— Я веду успешную торговлю с Брибахром, соседней страной, и отправляю товар даже в Харнабхар, довольно далеко на север. Фарфор и другая посуда не единственные товары, с которыми можно путешествовать такими тропами. Мы должны приспособиться и начать торговлю другим товаром. У меня есть кое-какие соображения насчет...

Но Одирин Нан Одим никогда не позволял себе долго засиживаться на месте. Как и дома у Эедапа Одима в Кориантуре, в его доме проживала родня, и теперь кое-кто из них, велеречивые и тучные, торопились во двор, крича как на пожаре, в плену раздоров, которые мог прекратить только Одо. Часть родственников Эедапа Муна, переживших и чуму и плавание, поселили рядом с их ривеникскими родичами, и проблема борьбы за жизненное пространство обострилась, как встарь.

— Сходишь со мной посмотреть, что происходит? — спросил Одо.

— С радостью. С этого дня я стану твоей тенью, брат.

Дома в Ривенике строились в виде полукруга с двориком в середине или в виде небольшой крепости с высокими стенами, отгораживающими внутреннюю часть дома от улицы. Чем выше был достаток семьи, тем выше были стены. В разных уголках этой круглой крепостцы обитали разнообразные родственники Одо — несколько более предприимчивые, чем те, что приплыли из Кориантуры.

Вместе с семьями ютились их домашние животные, размещенные в стойлах, соседствующих с человеческим жильем. Часть животных была теперь убрана из стойл, чтобы дать место вновь прибывшим. Именно эти перемещения и послужили причиной ссоры: родственники-старожилы ставили свой скот выше новоявленной родни — тем более что тому были справедливые основания.

Санитарное состояние многих домов-крепостей Шивенинка зависело от количества людей и животных. Все экскременты из человеческих жилищ и стойл смывались в выгребную яму, имеющую вид большой бутыли и устроенную под внутренним двором. Выгребная яма очищалась через особое отверстие в центре внутреннего двора, прикрытое особой крышкой. В то же самое отверстие сваливали различные очистки и объедки. Все это, очистки и прочее, перегнивало под землей, выделяя биогаз, по преимуществу метан.

Биогаз, поднимающийся из выгребной ямы, собирали и по трубам направляли в дом, где использовали для приготовления пищи и обогрева.

Эта цивилизованная система была придумана и разработана в Шивенинке для того, чтобы противостоять холодам и невзгодам Вейр-Зимы.

Расследуя жалобы родственников, братья Одимы обнаружили, что двоих вновь прибывших разместили в стойле, где имелась небольшая утечка газа. Неприятный запах показался братьям оскорбительным, и они настойчиво требовали разместить их в соседнем доме, куда уже и так набилось полно народу.

Утечку газа устранили. Братья, на всякий случай продолжая протестовать, вернулись в конце концов в отведенное им стойло. К газовой яме были направлены рабы, чтобы убедиться в исправности системы.

Одо взял брата под руку.

— Как ты уже наверняка успел заметить во время поездки по городу, здесь неподалеку есть церковь. Сегодня я заказал там небольшую вечернюю благодарственную службу. Вы выжили, и бога Азоиаксика следует возблагодарить за это.

— Ты так внимателен и добр, брат. Но должен предупредить: я свободен от всяких религиозных верований.

— Эта маленькая служба необходима, — ответил Одо, предостерегающе поднимая палец. — Служба позволит тебе официально встретиться со всеми нашими родственниками. Твой дух подорван, брат, но это и понятно, виной тому многочисленные бедствия, выпавшие на твою долю. Ты должен взять себе хорошую женщину или хотя бы рабыню, чтобы она сделала тебя счастливым. Кто эта иноземка, по имени Торес Лахл, которая прибыла с остальными на твоем корабле?

— Она рабыня, принадлежит Лутерину Шокерандиту. Она врач — и очень преданный своему делу. Лутерин приятный молодой человек, к тому же родом из Харнабхара. Насчет капитана Фашналгида не знаю. Он дезертир, хотя я его не виню. Свое плавание я начал раньше, чем жирная смерть пришла к нам, а на борту корабля была женщина, которая много значила для моего душевного покоя. Увы, она умерла во время эпидемии.

— Она была кай-джувек, брат?

— Нет, но она опустилась как голубка на ветвь моего дерева. Она была доброй и преданной. Ее имя — я должен назвать его тебе — было Беси Бесамитикахл. Она значила для меня даже больше, чем...