Дочь Роксоланы - Эмине Хелваджи

К нему не подступишься. А вот с обычными кюрекчи все не в пример проще. Это если у вас на молодцев из «берегового братства» выхода нет (лучше, честно скажем, не ищите: если сунетесь к ним иначе, чем через уважаемого поручителя, быть вам на дне).

Конечно, еще есть рыбаки со своими хеланбионами, малыми челнами, которые вовсе ни в какие портовые книги не внесены. Однако это такие суденышки, на которых крысы не живут. А Кара-дениз – море серьезное, с ним шутить опасно.

Потому рыбаки на своих челнах в основном у берегов промышляют. Чтоб напрямую через море – это не с ними договариваться надо. И не у них лодку внаем брать.

Может ли заниматься наемом малого, но все же мореходного суденышка слуга из богатого дома? Юный, еще безусый, с ухоженными руками и чистой, не знающей загара кожей?

В общем, да…

Может ли он при этом сам не знать, чего хочет?

Тоже, пожалуй, да…

Возможно, даже его хозяин толком не знает, чего хочет и что он может себе позволить. Полным-полно в Истанбуле таких хозяев: мера большая, а амбар пустой. Вроде бы желает нанять прогулочное суденышко понаряднее, и, дескать, он настолько волен в своем времени, что доставьте-ка на борт два бочонка воды да бочонок солонины – для самого хозяина и его наложниц будут фрукты, сладости и копчености, но надо же, мол, чем-то и шестерых гребцов кормить! – а потом вдруг оказывается, что нужна ему совсем малая байда, которую и двое гребцов сдвинуть смогут. Да еще чтоб мачта с парусом была. То есть, надо думать, у него только двое гребцов и есть: когда устанут, им даже на смену некого посадить.

Наложниц в таком «богатом доме» тоже вряд ли более пары. Может, даже одна только. Тощая, с кривыми ногами и сединой в волосах.

И прилично выглядящий слуга, скорее всего, тоже всего один – вот этот. Не исключено, что его-то хозяин вместо наложницы и пользует, ха! Еще как есть такие хозяева.

Все это при слуге говорят вслух, без обиняков. Лодочники – такой народ, церемоний не любят.

Слуга не краснеет, не начинает топать ножонками и замахиваться кулачишком (то-то смешно бы получилось!). Кюрекчи переглядываются – и, видимо, делают пометку в его пользу.

Да и купить мореходную ладью можно, отчего же нет. Вот, скажем, Ширали собирается новый шаик ладить, а свою нынешнюю байду, значит, продавать будет.

Нет, юноша, ты сперва сопли утри, а потом рассуждай, что такое «старая ладья» и какой переход она выдержит. До устья Туная? Да на здоровье – если твоему хозяину так охота быть в рабство проданным или головы лишиться. Хоть до Данипра. Надежна ладья, понял?!

Ах, в рабство ему все-таки не надо? А чего надо? Пока – просто прокатиться вдоль берега, посмотреть с моря на праздничный город в вечер Месир Маджуну? Ага, а потом в лавку небось: хозяин твой, по всему видать, такой человек, что рядом с пашой паша, а рядом с мулом… ну, сам додумай. Только на праздник, поди, и может из своей лавки отлучиться, да? И все его наложницы – ну, кроме тебя, – это, небось, соседка, жена такого же лавочника? Потому и ладья нужна, чтобы тот, если во время праздника вдруг решит заглянуть по-соседски в лавку твоего хозяина, ничего вредного для его ребер не сотворил?

Слуга опять не краснеет и не сжимает кулаки, надменно слушает все это, каменея лицом.

А может, в рыбаки твой хозяин решил податься, поскольку одна только лавка ему прокорм не обеспечивает?

Или качак чилик заняться вздумал, контрабандой? От гяуров вино везти или выкуп за пленных, им обратно – тех самых пленных, кого по-тихому выкупили, а? Только знай, сопляк, и хозяину своему объясни: качакчиликери – братство, конечно, береговое, но кое для кого оно сразу подводным становится. Внебрачный брат там незваней крымского татарина или генуэзского франка.

Лицо у слуги совсем уже каменное, из известняка в белый мрамор превратилось. И цвета такого же.

Редкая все-таки выдержка у парня. Молодец. Все, друзья, хватит.

Ты, малый, вообще-то, при деньгах ли?

Нет, нам-то чего, нам показывать не надо. Вот сговорись насчет наема байды или там покупки, тогда и показывай. Тому, с кем сговоришься.

Ширали? Да, ему тоже. После. Видишь ли, деточка, у нас такие вопросы сперва со старши́м решают. Нет, никакой он не начальник. А вот потому. Положено так.

Да почему же и не поговорить со старши́м. Вон он, на сходнях.

Эй, Баратав-уста! К тебе тут дело есть…

Уста Баратав – пожилой (после сегодняшней встречи с Багдасаром девушка поправила себя: скорее средних лет) мужчина, крепкий и очень хмурый. На Орысю он бросил взгляд только в начале разговора, после этого смотрел почти исключительно в землю. Тем не менее она заметила, что с каждым ее словом старшо́й становился все мрачнее.

Выслушал молча. И сразу же сказал:

– Нет.

Отказ прозвучал настолько твердо, а сам Баратав до такой степени не походил на человека, с которым можно было спорить, что у Орыси оборвалось сердце. Но она не сдавалась:

– Почтенный уста, я плачу серебром.

– Нет.

– Если хочешь, я плачу золотом. Сразу.

– Я ведь уже дал ответ, – мрачно произнес старшо́й, на миг оторвавшись от созерцания причала.

Чтобы поговорить, они отошли чуть в сторону, остальные кюрекчи их не слышали, а предшествующий разговор между ними и Орысей настраивал скорее на согласие, чем на отказ. Кажется, они и от своего старшо́го ждали, что он согласится. И пока они думали так, надежда еще сохранялась.

– Ты даже не хочешь узнать сумму?

– Не зли меня… – Баратав-уста сцепил руки, огромные, могучие руки гребца, хрустнул пальцами.

Девушка готова была отдать ему все, что у нее осталось, – а осталось… почти все, что она получила в результате визита к меняле: оба кошеля в нательном поясе не тронуты, да и в третьем еще много звенит. Причем отдать сразу, вперед. Знала, что так поступать нельзя, но из-за необъяснимого упорства Баратава судьба четырех человек вдруг повисла на волоске; и если он сейчас оборвется, то что ей эти деньги, что все деньги на свете…

– Почтенный Баратав, – Орыся изо всех сил надеялась, что в ее голосе не звенит отчаяние, – у меня сегодня был нелегкий день, однако доселе все, что я стремился сделать, удавалось. Неужели Аллах попустил это для того, чтобы теперь, на исходе дня, ты все перечеркнул? Без всякой выгоды для себя и для того Ширали, ради разговора с которым я к тебе подошел. Без всякой причины…

– Без причины?! – пророкотал лодочник. Поднял на девушку побелевшие от ярости глаза: – Опасность для жизни сыновей – достаточная причина! Подрастешь – поймешь. А продолжишь уговоры, так и не подрастешь вовсе. Я потому-то и не вяжу тебе руки за спину, не зову стражников – вон они, на соседнем причале, видишь? – что разбираться с тем, кто ты и откуда, тоже опасностью чревато. Так что убирайся прочь, наглая девчонка.