Мефодий Буслаев. Маг полуночи - Дмитрий Емец

Комиссионер взвыл от разочарования. Эйдос! Егоэйдос достался стражам света! Если бы он мог теперь разорвать их, сжечь живыми– он бы это сделал. Его мягкое лицо исказилось. С проеденных зубов капалаядовитая слюна.

– Он был моим! Хозяин отказался отнего! – крикнул он, протягивая ладонь со скрюченными пальцами.

– Ну и что? Бедняга лопухоид не зналистинной цены эйдоса! – сурово сказал Пуплий.

Он легонько подул в свою флейту, пригвоздивТухломона к полу. Тем временем Руфин краем своей флейты начертил вокругкомиссионера руну.

– Пришло время расплаты. Ты знаешь закон,комиссионер. Мы могли бы уничтожить твою сущность, однако не станем этогоделать. Это всего лишь руна изгнания! Сейчас ты отправишься во мрак, и натысячу лет двери смертного мира будут закрыты для тебя! – сказал Руфин.

– А! Не надо! Я не хочу во мрак! У меняот темноты депрессия! – быстро заявил Тухломон.

Он не на шутку испугался. Тысяча лет вобществе себе подобных – таких же хитрых, пронырливых и алчных, которые видяттебя насквозь и которых невозможно обмануть! Он, ранимый маленький Тухломончик,не выдержит такого кошмара!

Руфин провел завершающую черту. Руназамерцала. Страж света удовлетворенно кивнул. Все было начерчено правильно.Теперь осталось только исполнить на флейте маголодию, и все. Комиссионеротправится в Аид.

– Ребята, не надо! Этонедоразумение! – взмолился Тухломон. – Я сделаю все, что угодно,только не отправляйте меня во мрак! Расскажите мне, что любят стражи света.Красивые перышки? А-а, вы же все музыканты! Хотите, я достану вам оригинал нотШтрауса? Там на одном из листов – клянусь моим гастритом! – есть след откотлеты! Это кидался коварный Шопен!

Руфин пожал плечами.

– Мы не договариваемся со слугамимрака! – сказал он и медленно начал играть. В переливах незатейливогомотива угадывалось извечное: «Nemo prudens punit, quia peccatum est, sed nepeccetur».[6]

Тухломон завизжал, пытаясь выползти из руны.Он знал, что, если сейчас прозвучит последняя часть мелодии, соответствующая«peccetur», руна отправит его во мрак.

И тут стекло подъезда брызнуло осколками.Руфин от удивления замолчал и опустил флейту. На площадку влетел тощий кот скожистыми крыльями. Выглядел он так, будто только что чудом удрал со столачучельника. Кот прыгнул на Пуплия, двумя когтистыми оплеухами облагородил емулицо и, зубами сорвав с шеи золотые крылья на цепочке, метнулся вверх полестнице.

Пуплий растерялся. Прежде он никогда несражался с котами. А кот не терял времени даром. Его голый, как у крысы, хвостмелькнул на верхней площадке. Пуплий и Руфин кинулись вдогонку. Для уважающегосебя златокрылого лишиться крыльев было так же скверно, как для стража тьмыутратить дарх.

Без крыльев вся магия иссякала, даже флейтапереставала действовать, и страж навсегда оказывался прикован к мирулопухоидов. Не говоря уже о том, что лишиться крыльев было просто-напростоунизительно. Даже если после этого стражей иногда возвращали в Эдем, на нихдолгие века лежало несмываемое пятно позора. Вторых крыльев им уже не давали,и, лишенные возможности вернуть себе свои магические силы, стражи скитались поЭдемскому саду и жалобно стенали, распугивая робких призраков и смеша наглыхдомовых.

* * *

Даф сама не знала, что заставило ее поспешитьна помощь к Тухломону. Чистой воды экспромт. Она сидела на каменном, крытомжестью ограждении на краю крыши – и почему ее влекло к этим лопухоиднымкрышам? – и, свесив ноги вниз, болтала босыми ступнями над асфальтовойбездной двора с разноцветными пятнами автомобилей и ползущими точкамилопухоидов.

Новые кроссовки, которые Даф самым наглымобразом телепортировала из одной из витрин – плевать на предупреждение Троила неиспользовать магию, – стояли рядом. Толстый хозяин спортивого магазинчика,на глазах у которого кроссовки улетучились в неизвестном направлении, тиховыпал в осадок и грузно осел на коробку с теннисными мячами. Он видел, как мимовитрины прошла девушка, игравшая на флейте, но к кроссовкам она явно неприкасалась, так как была отделена от них толстенным стеклом.

«И нечего вонять – я спасаю ваш мир. А делатьэто босиком не всегда удобно…» – подумала Дафна, пряча флейту.

Хозяин магазинчика еще не знал, что Даф,верная принципу стражей света не брать ничего без награды, любезноотблагодарила его даром предвидения. Отныне он всегда знал, сколько денег упришедшего в его магазин покупателя, насколько серьезны его намерения и немелкий ли он жулик, мечтающий отвлечь продавца и стянуть швейцарский походныйнож с двумя дюжинами лезвий и щипчиков. Впоследствии, если забежать совсемвперед, так как наши дороги с этим героем едва ли пересекутся в дальнейшем, онзакрыл магазинчик, открыл оккультный салон, стал практиковать как «Белый магФедул», отпустил бороду, купил себе подержанный лимузин и, окончательнозагордившись, сломал однажды ногу, наступив на незакрепленную решетку дождевогостока. Это лишний раз доказывает, что чем меньше лопухоид знает, тем этополезнее для него и окружающих.

Внезапно Депресняк, разгуливающий по крыше,зашипел и выгнул спину. Он прежде Даф увидел две белые точки. Точки, чем-тоотдаленно напоминавшие чаек, возникли в небе где-то над Курским вокзалом инаискось скользнули к одному из расположенных недалеко домов.

– Депресняк, что с тобой, голуба моя?Опять кровавые попугайчики в глазах? – удивилась Даф.

Проследив направление взгляда кота, оназаметила стремительные силуэты, когда те уже почти скрылись внутри дома.Бронзовые крылья на груди у Даф ощутимо потеплели. Так они всегда реагировалина близость своих. Опасаясь быть пойманной, Даф нырнула за ограждение, высунуводну голову.

– Это златокрылые! Боевой патруль! Чтоони тут делают? – прошептала она, обращаясь к коту.

Депресняк, само собой, воздержался от ответа.

– Интересно, кого они ищут? Если нас стобой, то почему в том доме? Как насчет того, чтобы подлететь поближе ипроверить? – продолжала Даф.

Депресняк с его даром влипать в истории былтолько «за». Он перескочил через ограждение, пару этажей пролетел, как обычныйсорвавшийся с высоты кот, и потом лишь открыл кожистые крылья. Даф коснуласьуглубления в бронзовом амулете и тоже шагнула вниз, ощутив, как воздух пружинито ее маховые перья. Какое все-таки наслаждение летать!