Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)

– Это же небоскреб какой-то! Десять этажей, – удивится даже Женя Косько. – Надо же – два лифта! Желание, что ли, загадать? Впервые в таком еду! Ишь ты! Кухня больше моей комнаты! Ванна и гальюн отдельно!

А пока старшие будут ходить и восхищаться гулкой, сказочно пахнущей штукатуркой и клейстером новой квартирой, Люда шепнет Толику на ухо в меньшей, солнечной комнате:

– Вот сюда так подойдет розовая занавеска с дачи Панковых. Ну та, вышитая.

Вечером Нила повторит слова Толика – про работу, школу и что честнее три в двух, а не четыре. А ей все равно скоро на пенсию, а в этом районе – вон степь сразу за рельсами начинается. Все для стариков – гуляй, на рынке молоко у колхозников домашнее бери и внуков на лето забирай.

Люда вздохнет и согласится. А с первой партией мебели привезет маме и прицепит на два гвоздя и натянутую проволочную струнку ту самую розовую занавеску.

Переезд затянется, но Люда уже все распланировала: большая комната – гостиная с телевизором. Смежная, солнечная, бывшая баб Женина – детская, а спальня Нилы и Павы с окном на крышу будет их с Толиком. Вот это раздолье.

Нила, как всегда, договорится на заводе, и Толику отгрузят досок, из которых он соберет за сутки двухъярусную кровать и заанкерит намертво к стене. Разработать чертеж и просчитать конструктив для кандидата технических наук – плевое дело, тем более сначала посмотрев ГОСТы с расчетами на устойчивость, прочность и деформацию корпусной мебели и ее элементов, а потом заглянув с рулеткой к коллеге по институту, счастливому обладателю прибалтийской двухэтажной детской кровати. Верба доведет замеры прототипа до совершенства, сделав шире защитную часть и упростив до максимума лестницу на второй этаж. Драка за козырное место наверху не состоялась. Леська хотела наверх, Юля, которая еле вылезла по неудобной, спартанской, в три узкие жердочки лестничке, запросилась на первый спать в «домике» с крышей. Но родители распределили места на свое усмотрение: старшая – вверху, младшая – внизу, чтобы спросонья не выпала. Но своя комната, невероятная кровать и двухэтажный зашитый листами ДВП ящик с игрушками – у каждой свое отделение – высший шик. Ящик тоже собрал Тося по Людиной просьбе, а она перерисовала на ватман с новогодней открытки и приклеила к ящику веселого зайца с охапкой цветов.

От баб Жени правнучкам остался старенький полированный письменный стол с выдвижным ящиком на ключике.

Феня Верба, узнав о такой новости, что Толя теперь не в приймах, а полноправный хозяин аж трехкомнатной, приехала с поздравлениями.

– Вот, сыночек, чтобы не говорили, что приймак квартиру себе заграбастал. Мы тоже теперь не бедные. Я всю жизнь хоть по копейке, но откладывала. Во всем, – назидательно сообщила она, – во всем себе отказывала. Лишнего куска не съела. Зато теперь вот. Чтобы дом был полная чаша. Я вам дарю новую мебель! – Феня начала расстегивать верхние пуговицы на платье, подпортив торжественный момент. Потом запустила руку за пазуху. Откуда-то из потных недр ситцевого бюстгальтера она извлекла целлофановый пакет, развернула и вручила Толику в присутствии родни пачку двадцатипятирублевок.

– Две тысячи рублей! – торжественно объявила она. – Чтоб сразу все! И гарнитур импортный, и мягкий уголок! Шоб все, как в богатых домах!

Этим атракционом невиданной щедрости ей таки удалось удивить всех домочадцев. И не только их.

– Вот это поперло! – уважительно протянет Людкина подруга. – Как говорится, деньги к деньгам! Дождалась! И квартира, и мебель! Где, кстати, брать будете?

За мебелью с деньгами уже в Людкином лифчике поехали на дизеле в Кишинев. Там было больше шансов, чем в Одессе, выхватить гарнитур без переплаты. А если повезет, то даже румынский. Не повезло. Зато мягкая мебель с раскладным диваном в коричневые цветы и двумя креслами была наимоднейшая. Толик за два вечера соберет молдавскую стенку с тремя шкафами и отдельным откидным баром.

– Перемываем весь хрусталь! – объявит Люда через день Юле. И вручит полотенце: – Хорошо вытирай, и желтое чтобы в складках там все выковыряла. Теперь вся посуда в горке стоит на витрине. Всё видно!

Ксеня открыла глаза и поежилась от холода. Где она? Что случилось? Заехали бывшие сослуживцы с тортом и шампанским, пили на веранде за круглым столом, смеялись, уточнили пару вопросов по поставкам. Она вот только что проводила их до калитки, заперла, подумала, что надо снять белье, пока не упала роса, и пошла к дому. А дальше – провал. Холодно, несмотря на лето, и темно. Ночь. Орут цикады. Подвывает на цепи дурная Альма. Ксеня попробовала пошевелится – вся левая половина отключилась. Она попытается приподняться на локте, но левая рука не двигалась. Ксеня попробовала позвать на помощь – ничего, кроме слабого мычания. Правым боком, животом она чувствовала холодный шершавый бетон дорожки. Сильно саднило колено, болели ушибленное бедро и локоть. А левая половина тела, чужая, неподъемная, лежала мешком. Ксеня с трудом приподняла голову. Вот напасть – она была точно посредине между домом и забором, через который по ее просьбе ничего не видно – дощечка к дощечке. Даже если она доползет до крыльца – подняться по двум ступенькам в дом все равно не сможет. Она снова замычит – чуть громче, но все равно не настолько громко, чтобы ее услышали соседи. В ее математическом мозгу, в гудящей от боли голове вспышками, искрами роились слова: удар, инсульт, она умрет здесь, как мама в Хоэ, и никто не поможет. Развернуться, чтобы доползти до калитки, не хватит сил… Ксения Ивановна Беззуб, королева черного аудита, богачка и совершенно одинокая пенсионерка, лежала колодой на дорожке в своем саду. По щекам ее текли слезы. Она еще раз попробует приподняться – безуспешно. Эти сто килограмм на одной руке и разбитой ноге ей не развернуть. Ксеня вдохнет сырой воздух – пахнет маттиолой и лилиями. Впервые Ксения Ивановна решит сдаться. Зачем ей жить, если все, кого она так любила, уже там?..

Панкову найдут через двое суток. Соседка, слушая вой собаки, не выдержит на второй день и вечером постучит, потом еще. Обычно Ксения Ивановна, если отлучалась больше чем на день, оставляла ей деньги или еду для Альмы. Да и собака, когда хозяйка уходила, никогда так не скулила. Соседка не поленится прислонить стремянку и заглянуть за буржуйский забор, увидит тело на дорожке и вызовет милицию и скорую. Молоденький фельдшер перемахнет через двухметровые доски и откроет.

Без сознания, с переохлаждением и солнечным ожогом, тяжелым инсультом, обмочившуюся, но все еще живую Ксюху заберут в Еврейскую больницу. И точно как ее мама, она промычит, придя в сознание:

– Зачем вы меня вернули?

К умирающей Панковой рванут все соискатели и родственники – вынырнет из бесконечного запоя Ванька Беззуб, внезапно прибудет дальняя родственница Панкова Светочка, примчится та самая соседка-спасительница и, разумеется, Женька с Нилой и Людочкой. К стокилограммовой неподвижной Ксении Ивановне прилагался дом на Чубаевке, не считая таких мелочей, как несколько книжек с вкладами, золотые безделушки и прочее движимое имущество.