Дневник покойника - Андрей Троицкий

– Знаешь, кто я?

Та молча кивнула головой.

– Ну, кто?

– Адвокат. Про вас капитан рассказывал.

– Точно, я – Адвокат, тот самый. Мне человека замочить – что плюнуть. А теперь оба к стене. Руки за голову. Так стоять.

Положив оружие на стол, Дима набрал код Москвы и номер мобильного телефона хозяина юридической конторы Юрия Полозова. Люди, застывшие у стены, с тоской ожидали смерти. В трубке слышался свист, треск статического электричества и какие-то посторонние звуки, напоминающие завывания ветра в печной трубе. Сквозь эти шумы прорезался слабый голос Полозова.

– Это я! – прокричал в трубку Радченко. – Слышите? Я нахожусь в Казахстане, примерно в трехстах километрах от границы. Не мог позвонить раньше. Слышите? Попович погиб.

– Как погиб? Я не понимаю…

– Его убили.

– Как убили?! Я ничего не слышу. Дима, мы тут чуть с ума не сошли. Я уже сто раз связывался с самарской полицией, но там ничего не знают. И криминальных трупов в городе не находили. Хотели вас в розыск объявлять. Твоя жена звонит с интервалом в один час…

– Скажите ей… – Дима почувствовал, как в горле застрял комок. Казалось, еще одно упоминание о жене или ребенке – и он расплачется. – Скажите ей, что я нашелся. Что я жив.

– Где Дорис? Что с ней?

– Вроде бы она жива и здорова. Тут такая история… Стой и не поворачивайся. Иначе пристрелю, гад такой! Нет, это я не вам, я тут с одним господином разговариваю. С Дорис ситуация следующая: она сегодня выходит замуж. Да, выходит замуж за местного парня по имени Галим. Парня из поселка Верхний. Да, будет свадьба. Брак уже зарегистрировали. Все оформили официально.

– Что? Я плохо слышу. Дима, говори громче!

– Я сказал, что брак уже зарегистрировали. Да, да, настоящая свадьба, вы не ослышались. Пересказывать подробности нет времени.

– Дима, ты в опасности? – прокричал Полозов. – Очень плохо слышно. Я свяжусь сейчас с одним человеком, моим личным другом. Он поднимет на ноги тамошнюю полицию. Я вытащу тебя…

– Не надо никому звонить, иначе только хуже сделаете! Ничего не предпринимайте до тех пор, пока я не позвоню снова. Но если звонка не будет до завтрашнего вечера… Ну, тогда свяжитесь со своим другом. Я больше не могу говорить.

Радченко бросил трубку, подошел к мужчине, потерявшему от страха дар речи, и прошипел ему в ухо:

– Если кто узнает, что я здесь был, если только кто узнает… Пожалеешь, что на свет родился. С живого шкуру сдеру. А потом всю семью вырежу. Понял меня? Теперь закрой дверь изнутри и сиди здесь полчаса без звука.

Он оборвал телефонные провода, аппарат разбил о стену, вышел из конторы, сел на мотороллер и уехал.

С раннего утра Девяткин приехал на стадион в районе метро «Шоссе Энтузиастов». Раньше сюда пускали всех желающих. С недавних пор стадион сделали ведомственным, теперь на нем тренировались и сдавали нормативы по легкой атлетике бойцы городской службы спасения. Он предъявил полицейское удостоверение заспанному вахтеру. Старик задержал взгляд на костыле и палке и, сделав про себя какие-то выводы, неодобрительно покачал головой.

Через минуту Девяткин оказался в служебных помещениях под трибунами. Здесь было темно, из душевой доносился звук льющейся воды и чьи-то голоса. Он дошагал до конца коридора, толкнул дверь, вышел на нижний ярус трибун, поднялся наверх по широкому проходу и присел на алюминиевую скамейку возле флагштоков. Позиция выбрана хорошо. В поле зрения попадало все пространство стадиона.

Поутру любителей спорта собралось немного. В дальнем углу футбольного поля группа немолодых людей занималась оздоровительной гимнастикой. Три футболиста, тоже возрастные, лениво перепасовывали мячик в центре. А на беговой дорожке тренировался майор в отставке Павел Муратов. Одетый в светлую майку, синие спортивные трусы с ядовито желтыми полосками и черные кроссовки, он выглядел прекрасно. Загорелый, бодрый, ни грамма лишнего веса. Девяткин с завистью подумал, что этот моложавый человек его одногодок, а бегает как бог. Он поднялся, подставив под плечо костыль, спустился вниз по широким металлическим ступеням, пересек первую беговую дорожку и остановился на краю второй.

Муратов продолжал бежать по внутренней дорожке. На скорости прошел поворот и рванул дальше. Локти прижаты к бокам, голова немного опущена. Но вот он бросил взгляд вперед и увидел человека на костыле и с палкой. Зрелище комичное. На беговой дорожке стадиона инвалиды встречаются нечасто. Перейдя на спортивный шаг, Муратов остановился в двух шагах от Девяткина.

– Какими судьбами? – Он хотел выглядеть веселым и бодрым. – А я смотрю: вы или не вы…

– Я, – сказал Девяткин. – Я самый.

– Вы по делу или…

– По делу, – ответил Девяткин. – Прошлый раз забыл кое-что уточнить.

– Конечно, конечно.

– Ты ведь сразу понял, что попал под подозрение. Но врал в каждой мелочи. И теперь мне захотелось послушать правду.

Выдвинув вперед правое плечо, Девяткин снизу вверх ударил кулаком с зажатой в нем рукояткой трости. Удар вышел сильным, и попал куда надо – в незащищенный открытый подбородок. Муратов качнулся, схватился руками за лицо. Он глубоко прикусил язык, и теперь на нижней губе выступила кровавая полоска. Девяткин развернул плечо и въехал кулаком в верхнюю челюсть, срубив противника с ног.

Это был нокдаун. Муратов упал боком на беговую дорожку, перевалился на спину, на пару секунд лишившись сознания. Затем пришел в себя, сел на мокрую резину, тряхнул головой и сказал, глядя на Девяткина снизу вверх:

– Пару слов не для протокола: ты хреново бегаешь. Даже умудрился найти в чистом поле открытый люк. Провалился в него и сломал ногу. И стреляешь ты хреново.

– Стрельба – это ерунда, – покачал головой Девяткин. – И бег тоже. Я ловлю бандитов и убийц вроде тебя. Это – главное.

Муратов сидел на дорожке, потирая рукой подбородок. Кровь, сочившаяся из прокушенного языка, выступала на нижней губе. Головокружение уже прошло. Хотелось пнуть Девяткина в здоровую ногу и, когда тот окажется на резине беговой дорожки, просто забраться ему на грудь и превратить лицо в кровавый блин. Жаль, нет такой возможности. Он следил глазами, как из помещения под трибунами появились два парня в штатском. Один на ходу достал наручники. Муратов торопливо поднялся и выставил вперед запястья. Не хотелось, чтобы эти выродки устраивали тут спектакль: выворачивали ему руки и применяли разные подлые приемчики.

Этот день Дорис безвылазно просидела в комнате. Старуха с морщинистым и темным, как печеное яблоко, лицом дважды приносила еду. Баранину, тушенную с картошкой, вареные яйца и козье молоко. Старуха была приветлива, часто повторяла слово «милая» и, улыбаясь, показывала два истертых коричневых зуба. Присаживаясь у окна, она наблюдала, как Дорис ест.