Прощай, пасьянс - Вера Копейко

— В том, что она хочет отдаться ему в жены, не сомневаюсь. А вот дальше… — Лиза покачала головой. — Кто бросает тебя однажды, бросит и дважды. Помнишь, как говорила тетушка?

— Печально.

— В мире много печального, но мы сейчас собираемся радоваться, наблюдая за полетом сокола. Его зовут Ясный, верно?

— Его не могут звать иначе, — сказала Мария. — Потому что для этой птицы всегда ясно одно: все, что летает, — его добыча.

— Он нам что-то сегодня добудет?

— Не сомневаюсь, — вполне серьезно сказала Мария.

Ветерок играл лентами на новых шляпах Марии и Лизы. Черные бархатные широкие пелерины, привезенные Лизой из Парижа, скрывали фигуры. Сестры были похожи одна на другую до кончиков ногтей.

Они заметили, что Никодим Зотов оценил их старания. Как они сами оценили его. Каков клобучок на голове сокола! Загляденье для каждого, а особенно для тех, кто умеет держать иголку в руках. Чужое мастерство всегда оценит мастер. А путцы! От них ноги сокола — крепкие и жесткие — кажутся удивительно изящными.

— Ну, готовы поглядеть воздушный бой? — спросил Никодим, смотря на сестер и даже не пытаясь называть каждую по имени.

— Да-а!

— Сейчас, чует мое сердце, кто-нибудь появится. — Он оглядывал небо, как оглядывает охотник поле — не промелькнет ли где заяц? — Не может не появиться какая-нибудь птица в такой час утра.

— Вон! — указала Мария. — Вон там. Птица?

— Она самая. К нам голубок пожаловал. А вот мы его сейчас…

Никодим неуловимым движением освободил лапки птицы, сбросил с них путцы, таким же ловким движением снял клобучок с головы.

— Бери его-о! — крикнул Никодим, а Ясный уже оттолкнулся от сильной руки хозяина и устремился ввысь.

Сестры замерли, боясь дышать. От зрелища предстоящего боя почему-то захотелось вжаться в землю, Никодим, угадав это желание, а может, потому, что сам испытал когда-то похожее, обнял их за плечи. Крепко, по-отцовски. Не беспокоясь примять бархатные накидки.

— Бери его, — уже спокойно повторил он, хотя сокол взмыл высоко в небо.

Ясный летел на перехват, он жаждал не просто боя, но летел за победой.

Сестры не отрывали глаз от птицы. Господи, думала Мария, какой маленький, и веса-то два фунта в нем, не больше! А какова сила духа!

Внезапно она повернулась к Лизе, тоненькой, слабой на вид… О Господи, ну конечно же! Сила духа им обеим заменяет силу тела. Поэтому они смогут одарить Федора тем, чего он так жаждет.

Никодим следил за соколом и краем глаза — за сестрами. Было в них что-то особенное сейчас, будто они смотрели на сокола с надеждой. Но чего им-то не хватает? Чего недостает? У них есть все, им можно только позавидовать. Но… всем не хватает чего-то. Он это знал. Ему самому, его соколу. Вся жизнь в том и состоит, вывел для себя Никодим, чтобы гнаться за тем, чего у тебя нет.

Вот его сокола разве кто-то станет осуждать за то, что он сейчас побьет в схватке голубя? Он природой приспособлен для того. Напротив, если бы не победил, тогда надо его осуждать.

Никодим взял его двухнедельным птенцом, выкормил и выучил. От Ясного пошел целый выводок соколов, лучших ловчих птиц на всем севере. С ними охотились, как в прежние времена, на зайцев, которых множество в этих местах.

Никодим следил не отрываясь, как воспаряет ввысь Ясный. Точек на небе стало две, вот-вот произойдет схватка.

Кружась, полетели вниз сизые перья… В лучах солнца они играли разными цветами. Радугу напоминали они ему или северное сияние, которые одинаково завораживают человека.

Безмолвный бой над полем, покрытым ошмотьями прошлогоднего льна. Безмолвный бой птиц — он всегда ведется ради человека, чего-то жаждущего для себя — золота или удачи.

Они упали вместе. Бездыханный голубь замер в крепких когтях Ясного. Никодим подошел, наклонился. Подбежали сестры и уставились удивленно на голубя. К его лапке было что-то привязано.

— П-письмо? — выдохнула Мария.

— Письмо? — повторила Лиза.

— Письмо, — подтвердил Никодим. — Сейчас узнаем, кому оно написано. Теперь оно все равно наше, прочитаем…

Он снял его со все еще теплой лапки птицы и держал в руке. Он хотел продолжить свою мысль о том, что всякое письмо в голубиных лапах обычно не бывает простым и случайным…

— Погодите! Постойте! — услышали они крик и обернулись.

Севастьяна бежала через поле, сорвав шляпу, которую трепал в ее руке ветер, пытаясь вырвать и унести с собой неведомо куда. Ленты развевались.

— Я знаю, чей это голубь… — Она тяжело дышала. — Никодим, дай мне письмо.

Он протянул ей письмо.

— Ты прямо сама как сокол. Налетела на нас… Подавай ей добычу. — Он засмеялся. — Ладно, бери, тебе будет.

Севастьяна протянула руку и взяла письмо.

Вот оно, письмо, о котором рассказала ей Анна. Она примчалась к ней на рассвете с такой новостью, от которой у Севастьяны волосы встали дыбом. Ее ночные мучительные мысли как будто стали явью. Страхи вернулись, они не были теперь густым месивом догадок, но обрели угрожающую ясность и стройность.

— Вот спасибо так спасибо, Никодим! — горячо благодарила она, пряча письмо в карман юбки.

— Севастьяна, можно подумать, что письмо — тебе, — засмеялась Мария.

— Мне, мне и есть. — Потом решительным тоном добавила: — Ясному мое большое спасибо. — Она посмотрела в сторону сокола, который наслаждался победой. Перья летели по ветру в разные стороны. — Я хочу одарить его, — сказала она и вынула из кармана ассигнацию, давно припасенную для подобного случая.

— Чем же ты его хочешь одарить? — поинтересовался Никодим.

— Ты сам разберешься, — махнула Севастьяна рукой. — Ты лучше знаешь его вкусы, — сказала она, засовывая поглубже в карман черной юбки бесценное письмо. — Я хочу, чтобы вы оба остались довольны.

— Ох, Севастьяна, ты что-то поймала такое… — Никодим качал головой, разворачивая деньги.

— То самое, что мне сейчас нужнее всего. Да не только мне. Потом расскажу. — Она подмигнула Никодиму, зная, как он к ней относится. По-особенному.

Севастьяна посмотрела на сестер.

— А теперь пошли со мной. Есть разговор.

Женщины простились с Никодимом, оставив его наедине с Ясным.

Сестры смотрели на необычно бледное лицо Севастьяны, на ее непокрытую голову.

— Сейчас мы пойдем к вам домой, — говорила она. — Вы соберете вещи и все поедем ко мне.

— Куда-а? — хором спросили они. — Зачем?

— Затем, что так надо.

Две пары зеленых глаз замерли на Севастьяне. Они требовали объяснения. Но она не собиралась ничего объяснять.