Асфальт и тени - Валерий Казаков

— Только как военный советник…

— Тоже мне, ангелочек выискался. Вы смотрите, от скромности не помрите, мне-то не надо лапшу на уши вешать. Советники! Вы все там так понасоветовали, что за вас духи самые большие вознаграждения назначали…

— Иван Павлович, простите, что перебиваю, но такого бакшиша, как за вашу голову, за всех советников вместе взятых…

— Ладно, обменялись комплиментами и хватит, чувствуется в вас комиссарская закваска: похвалил командира — полдела сделал.

Я еще там, в Афганистане, заметил, что лучше всего воюют те солдаты, у которых случилось личное горе, скажем, в недавнем бою погиб друг, или любимая девушка, устав ждать героя, легла под сопливого студента. Откуда что берется! Вчера заморыш — метр с кепкой на коньках, а сегодня, глядишь, пора писать представление к медали «За отвагу». Чувствуете, куда я клоню?

— Пока, признаться, нет.

— А между тем идея проста — эффективнее всего с преступниками могут бороться люди, пострадавшие от них. Ни одна школа милиции, никакое специализированное училище не даст нам более стойких и неподкупных борцов, чем армия людей, на своей шкуре испытавших мерзость прикосновения нелюдей. Так, может, пришло время дать возможность их справедливому гневу выйти наружу и послужить обществу?

— Но они же в массе своей юридически безграмотны, а любое процессуальное нарушение неизбежно приведет к развалу даже очевидного дела в суде.

— История показывает, что когда перед государством стоит выбор выжить или погибнуть в кровавом хаосе междоусобной смуты, принципы либерализма должны отступить в сторону и освободить место для решительных и волевых действий. Сегодня в стране идет война, и не только на Кавказе, невидимый фронт сейчас всюду, и если мы этого не поймем, мы угробим Россию, вернее, ее остатки. Вы это понимаете?

— Не только понимаю, но и во многом разделяю ваши мысли, однако, Иван Павлович, вы сами говорили о психологии людоедов…

— Вот это и будет вашей главной задачей. В легион должны набираться только чистые и честные люди. Люди, которые будут служить не мне, не вам, а будущему своего народа и при этом четко осознавать свою временность. Знаете, как казаки: беда в доме — они на войне, враг повержен — пашут землю, пишут книги, воспитывают детей. Ну как, основную идею уловили?

— Да, Иван Павлович.

— Вот и прекрасно, работайте в автономном режиме, когда и кого надо будет подключать, я вам подскажу, а пока — два дня вам на подготовку концепции. Постарайтесь не сильно расписываться, от силы страниц семь. Ну и параллельно думайте над общим положением, пожалуй, это будет самый важный документ.

Малюту бил легкий озноб от осознания свалившейся на него ответственности. С одной стороны, ему нравилась эта идея, с другой — брала оторопь от одной только мысли, сколько бед может натворить этот легион, приди к его руководству властолюбивые и корыстные люди.

Машина уже неслась среди равных себе в блестящих потоках ярко освещенных улиц, город начинал жить своей ночной жизнью. Идеальная схема, нарисованная Плавским, начинала обретать конкретные черты; Скураш, отбросив в сторону сомнения и сантименты, принялся за выполнение данного ему поручения.

4

В квартире у Инги зазвонил телефон.

— Это товарищ Мрозь?

— Да, а с кем я разговариваю?

— Ваш друг. Я от Михаила Васильевича. Надеюсь, помните такого?

Она уже забыла о существовании в своей жизни этих звонков. Михаил Васильевич Злобин давно на пенсии, а может, уже и помер. По крайней мере, после ее бракосочетания с сыном самого Троцкого, он прибежал весь перепуганный и дрожащим от волнения голосом объяснил, что никаких отношений у них никогда не было, что все бумаги он уничтожил и забыл, как ее, госпожу Троцкую, зовут. И вот на тебе.

— Извините, я не припоминаю никакого Михаила Васильевича, вы, верно, ошиблись…

— Зря вы так. Смотрите, как бы потом не пожалеть…

— Да пошел ты! — и она бросила трубку.

«Вот придурок, на весь выходной испортил настроение. Значит, сбрехал Злобин. Ну урод, я тебя достану, если ты, сука, еще не сдох от пьянки и зависти», — ее мысли снова прервал телефонный звонок. Инга со злостью схватила трубку:

— Я же тебе сказала, козлиная рожа…

— Ну и ну, вот уж не думал, что я похож на козла, — отозвалась на весьма оригинальное приветствие трубка голосом Скураша.

— Ой, извини, Малюта…

— За козла — и просто «извини», нет уж, деточка, за базар, как говорят у нас на Старой площади, отвечать надо. Поехали завтракать. В чудный день с чудесным человеком… короче, я внизу, у подъезда.

— Послушай, так же нельзя, я только глаза продрала…

— И уже кого-то откостерила по телефону…

— Да ну их!.. А, знаешь, поднимайся ко мне. Кофе тебе гарантирую, а сама пока что-нибудь изображу с фейсом. Послушай, а откуда ты мой адрес знаешь?

— Где работаем, милочка! Я, кстати, и код, и этаж знаю…

— Смотри только от гордости не лопни, а то лифт забрызгаешь, — съязвила Инга. — Может, я погорячилась спозаранку-то к себе хвастунишку впускать?

— Исправлюсь, честное кремлевское!

Московское воскресное утро — понятие философское и где-то сродни иудейскому шабаду. Волна повышенной сонливости и откровенного пофигизма охватывает подавляющее большинство жителей Первопрестольной, и они, загнанные недельным бегом, покуролесив или накануне выполнив всю домашнюю работу, используют этот единственный день как естественную отдушину для праздного валяния в постели, ритуального ничегонеделания и полуодетого бесцельного слоняния по сонным комнатам погруженной в уютную лень квартиры. При желании вожделенное утро может быть растянуто до первой вечерней звезды, поэтому не удивляйтесь, если вместо приветствия в половине второго дня вам недовольно пробурчат: «И какого черта трезвонить в такую рань, сегодня же выходной!»

Только нечто весьма необычное может заставить москвича покинуть свою маленькую, с нечеловеческими трудами отвоеванную у властей крепость и пуститься в странствия по пустынным улицам, под которыми, изгибаясь в тоннелях, струятся непривычно пустые электропоезда, а светлые переходы самого красивого в мире метрополитена отзываются глухим эхом на шаги немногочисленных заспанных пассажиров.

Конечно же, в первую очередь к таким необычностям относится чувственная, так сказать, сердечная сфера нашей жизни, дать полную характеристику которой человечество до сих пор не в силах. Господи, сколько копий сломано в несмолкаемых спорах об истоках любви! Сколько светлейших умов человечества заблудилось в ее лабиринтах и помутились рассудком! Куда ее только, эту любовь, не загоняли! И на небеса, и в преисподнюю, и в души людей, и в сердца, и в иные, более интимные части тела, а то и вовсе авторитетно заявляли: любви нет! И тут же спешили оговориться — она-то, конечно, есть, но не такая, какой мы ее себе представляем. Это чувство намного сильнее наших сопливых страстишек, щемящего предвкушения бездны, бессонных ночей, сладких и горьких слез, стихов и музыки, пьянящего, разрывающего на части разгоряченное тело безумия. Истинная любовь — это любовь к Богу, к Родине, к кесарю, к парии, к вождю, к человечеству, к демократии в конце концов.