Когда погаснет лампада - Цви Прейгерзон

Но тут, как это обычно бывает, произошло непредвиденное, и появились нежелательные признаки, которые с каждой неделей делались все заметней и заметней. Лицо Голды потускнело, стало желтеть, и под глазами появились круги. Теперь девушка уже не напоминала гордую птицу, готовую взлететь в голубые небеса. Теперь она больше походила на связанную пленницу. Но замкнулись кандалы и на ногах Бермана.

Смех и слезы… ходят двое и страдают — вот ведь до чего дошло, Владыка мира! Неужели не заслужила эта несчастная пара радости свадьбы? До чего еврейский вкус у всех этих сомнений и уклончивых ответов! Поистине, нет на земле более разборчивого и нерешительного племени, чем племя старых холостяков!

И если уж мы заговорили о столь деликатных вещах, то отчего бы не познакомиться поближе с каждым из действующих лиц?

Берман и его мать, Хая-Сара, проживали на Вокзальной улице в двух небольших комнатушках, включая кухню. Домом заправляла мать, толстая женщина маленького роста. Когда-то она знавала лучшие времена. До революции они с мужем держали большой магазин колониальных товаров в Бобруйске. Ныне покойный, муж был человеком деятельным и инициативным, а также умел превосходно ладить со всеми — и с покупателями, и с продавцами, и с прочими тварями Божьими. Магазин ломился от самых разнообразных товаров. Были тут колбасы, конфеты и шоколад, чай и кофе, консервы и рыба, крупы, масла, мука разных видов и много всякого другого добра. Все это доставлялось из Варшавы, из Петербурга, а также из-за границы.

В лавке царили железный порядок и чистота. Все было вычищено и отмыто, все блестело, сияло и соответствовало последней европейской моде. На бумажных пакетах стояли золотые буквы: «Яков Берман, Бобруйск, магазин колониальных товаров». Что сказать? Даже веревочки, которыми перевязывались покупки, были разноцветными, красно-сине-голубыми — во всем чувствовались размах и царская щедрость. Упаковкой занимались два приказчика: парень и девушка в блестящих кожаных нарукавниках стояли у прилавков и с вежливыми поклонами обслуживали покупателей, предупреждая любое их желание. Пряные и дразнящие запахи кружили голову посетителям.

Да, Хая-Сара Берман определенно знавала лучшие времена. Уже тогда она была властной хозяйкой. И приказчики, и покупатели, и муж, упокой Господь его душу, знали, что все в доме совершается по ее и только по ее слову. Весь Бобруйск лежал у ее ног, пока жив был еще дядя Хаим Зайдель, один из главных городских богатеев, мир его душе…

Хая-Сара частенько вспоминала те далекие дни, когда крепко стояли мировые основы и каждый человек точно знал место, отведенное ему судьбой. И вот прошли годы, и что осталось от былого великолепия? Иосиф, да продлятся годы его жизни, работает парикмахером — за что ей такое несчастье? Вот и ходит толстая вдова по двум своим маленьким комнатам, ходит и горестно вздыхает.

Но, несмотря на все вздохи и на то, что нынешняя жизнь в тягость избалованной душе Хаи-Сары, есть еще у нее несколько принципов, согласно которым она заправляет домом на Вокзальной улице. И главный из них таков: человек обязан пуще глаза следить за своим здоровьем, потому что нет на земле более переменчивой вещи. Весь мир стоит на здоровье, то есть на правильном питании. Забыл об этом — пеняй на себя!

По этой причине главное внимание Хая-Сара Берман уделяет еде. Еде она молится, еде возводит храм, на алтаре еды совершает жертвоприношения. Каким образом? Да вот: быть такого не может, чтобы ее Йоселе вернулся с работы и не нашел на столе сытного и вкусного обеда, тающего во рту, радующего живот и веселящего душу! Чтобы после тяжких его трудов с раннего утра до позднего вечера, после восьмичасового стояния на ногах, после всех этих небритых физиономий и грязных шевелюр, чтобы после всей этой каторги не ждало его в доме удовольствие в виде тарелки душистого супа, куска тушеного мяса и чашки сладкого компота?!

Хая-Сара Берман вздыхает. Вот для того-то она и расхаживает по двум своим комнатам и особенно по кухне; потому-то и тащится на рынок с огромным своим животом; экономит, варит, жарит и занимается всеми маленькими, но многочисленными вещами, которые только и создают питание, достойное человека. Но вот завершается дневная работа, Хая-Сара снимает замызганный передник и надевает красивое платье, а Иосиф возвращается из парикмахерской и садится за стол, накрытый чистейшей скатертью. Мать ставит перед ним свежайшие, вкуснейшие кушанья, садится напротив, и оба приступают к неторопливой, обстоятельной трапезе: жуют, глотают, причмокивают и наслаждаются… Скажите, кто сравнится с нею в этот торжественный момент? Разве не стоит быть Хаей-Сарой ради такой радости?

Таким, устойчивым и постоянным, был образ жизни Бермана с незапамятных времен; как изменишь привычку, если стала она плотью твоей и кровью? Привычка — и крепость, и тюрьма старых холостяков, их пожизненный приговор. Однако ведь вот — произошло непредвиденное между ним и Голдой, а значит, пришла пора Берману сделать нелегкий выбор.

Потупив глаза и покраснев, как обмочившийся маленький мальчик, он пришел к матери и объявил о своем намерении жениться на Голде. В сообщении этом не было для Хаи-Сары ни крошки радости. Конечно, услышанное вовсе не стало для нее полной неожиданностью: Хая-Сара давно уже чувствовала недоброе. Гадяч не такой уж большой город; уши здесь есть даже у стен, да и у самой Хаи-Сары не настолько плохой слух.

Хая-Сара Берман вздыхает. Ну кто он такой, этот Гинцбург? Какой-то габай — нищий неудачник. В прежние дни она даже не посмотрела бы в его сторону. Если говорить о семье Берман, то ее родословная включала длинный список богатых и достойнейших предков. О чем тут говорить? Она сама, Хая-Сара, была в свое время хозяйкой такого роскошного магазина, что дай Бог каждому! Да и со стороны матери можно вспомнить знаменитого дядю, Хаима Зайделя, мир душе его!

Странные слова, покрытые пылью прошлого… Ведь эти воспоминания, включая и дядю Хаима Зайделя, не стоят сейчас и ломаного гроша! Хая-Сара Берман вздыхает. Но есть ли у нее выбор? Йоселе должен исполнить свой мужской долг.

И вот в тот же самый вечер пришла Голда Гинцбург в дом на Вокзальной улице для длительной беседы с будущей свекровью. И что же? Стеснительная девушка понравилась Хае-Саре. Оказалось, что не так уж все и плохо. В самом деле, не может же такой парень, как Йоселе, оставаться свободным всю жизнь? Видно, что девушка знает семейный уклад и при этом предана Йоселе всей душой. На следующее утро Хая-Сара облачилась в субботнее платье и вместе с сыном отправилась к Гинцбургам.

В доме кладбищенского служки тоже струился ручеек жизни. Мать Голды ушла в мир иной десять лет тому назад, оставив после себя шестерых детей. Голда была старшей — на нее и пала вся тяжесть домашней работы; поневоле уже в юные годы превратилась она в мать семейства. Какое-то время ей помогала тетя Ципа-Лея, мамина сестра. А потом отец взял тетю в жены, и та начала рожать без передышки. Число детей довольно быстро выросло до десяти. Нелегко было справляться с такой большой командой, и Голде как старшей пришлось взять на себя значительную долю семейных обязанностей.

Не было достатка в многодетном доме Гинцбургов — во всем здесь ощущалась вынужденная умеренность и скромность. Должность служки в эти дни не приносила почти никакого дохода. Ципа-Лея, сорокалетняя женщина со следами былой красоты, была вечно занята детьми, хозяйством и домашней работой. Жизнь измотала ее, но Ципа-Лея не жаловалась: в конце концов, она с честью несла бремя матери десятерых детей, шестеро из которых вышли из чрева ее старшей сестры, — несла, не разделяя ребятишек на своих и чужих.