Учитель Дымов - Сергей Кузнецов

– Понятно, – кивнул Андрей. – Я хотел сказать, что пока ты здесь плаваешь, яичница уже совсем остыла.

– О, тогда надо спешить! – И Илья еще глубже погрузился в ванну, так, что снаружи торчала только черная макушка. Потом резко вынырнул, фыркнул и, расплескивая воду, вылез на коврик.

Андрей мог хорошо его рассмотреть. Илья был худощав и мускулист, на теле, если не считать лобка, ни одного волоса, и двигался он с небрежной точностью – перекинул ногу через бортик, оперся на носок, встряхнулся, затем вылез целиком. Движения его были быстры, и вместе с тем он никуда не спешил. Он постоял перед Андреем, удивленным непринужденностью этой чужой наготы, а потом легким, кошачьим движением потянулся к запотевшему зеркалу и тыльной стороной ладони стер с него матовую вуаль. Лицо, осененное мелкими каплями, на мгновение проступило из глубины амальгамы, но почти сразу же утратило резкость черт – влага снова осаживалась на поверхности, затеняя изображение.

Андрей глядел в зеркало через плечо Ильи, и лицо гостя напоминало старую фреску – смутную, не до конца восстановленную, исчезающую на глазах. Этот тающий недолговечный образ – широкие скулы, прямые мокрые волосы, хищные ноздри, узкие глаза – был исполнен печальной красоты.

– Полотенца не найдется? – спросил Илья, обернувшись.

Андрей кинул свое – другого все равно не было. Илья сначала вытер голову и только потом, обмотав полотенце вокруг бедер, прошлепал, оставляя лужицы воды, на кухню.

– Завтрак придется повторить, – сказал он. – Я зверски голоден, а твою яичницу я проплавал.

И он улыбнулся – эта же улыбка много лет назад заворожила Женю. Андрей улыбнулся в ответ и полез в холодильник за яйцами.

После завтрака выяснилось, что показывать Москву Илье не нужно.

– Слушай, – сказал он, наливая себе вторую чашку зеленого чая, – мне тут надо с несколькими людьми встретиться… можно они сюда приедут?

Андрей задумался. Аня уехала уже девять месяцев назад, и с тех пор он выходил из дома только по работе либо чтобы купить еду или десяток новых видеофильмов. В глубине души Андрей гордился тем, как живет: в суетном, суматошном мире он выбрал внутренний покой. Пока одноклассники и бывшие друзья пытались заработать денег или хотя бы закончить институт, он сидел на обочине столбовой дороги, безо всякого интереса наблюдая, как мимо проходят караваны «челноков», груженные клетчатыми сумками, как перебегают, тревожно оглядываясь, мелкие группки лихих, коротко стриженных парней, как ковыляют старики и старухи, потерявшие дом и пропитание. Вместе со всеми шли дедушка Игорь и папа Валера, они тащили на себе иномарки с шоферами, большие кабинеты с селектором и секретаршами, похожими на хищных цапель… приватизированный завод, когда-то построенный советскими зэками… Центр духовного развития, созданный из ничего бывшим офицером КГБ… оба они гордились, что подняли такой большой вес. Но кто бы ни были эти люди, все они пытались совпасть со временем, выжить в нем, преодолеть нарастающий хаос, а на самом деле они-то и были этим временем и этим хаосом. Чтобы не походить на них, Андрей ограничил круг своих интересов вышедшими в перестройку поэтическими сборниками, американскими романами двадцатилетней давности и старыми фильмами, о которых когда-то мог только читать в советских газетах. Даже Аню он постарался забыть, приучив мысли не ходить теми тропами, которые могли привести к воспоминаниям о ней; лишь однажды, открыв случайно Бродского на старом стихотворении «Пророчество», он вздрогнул, прочитав: И если мы произведем дитя, то назовем Андреем или Анной. Чтоб, к сморщенному личику привит, не позабыт был русский алфавит. Он захлопнул книжку и с тех пор старался по возможности читать только англоязычную литературу.

За девять месяцев Андрей выключил себя из постсоветской жизни, как когда-то Валера исключил себя из жизни советской. Но, в отличие от отца, Андрей жил одиноко: он давно уже не ходил в гости и никто не приходил к нему, а все контакты сводились к звонкам нескольким издателям, платившим ему за переводы.

Андрей смотрел, как его гость подносит к губам старую, еще дедовскую чашку. Его жесты были торжественны и небрежны, и в каждом движении чудилась дикая врожденная грация.

– Придут сюда? – переспросил Андрей. – Ну почему нет? Пусть приходят.

– Я позвоню тогда, хорошо?

Андрей кивнул и стал мыть посуду. Когда через десять минут он вошел в комнату, голый по пояс Илья лежал на ковре и лениво диктовал адрес. Затем, буркнув «пока!», набрал следующий номер:

– Привет, это я, Ильяс! Я в Москве, надо бы встретиться. – Он замолчал, слушая невидимого собеседника, потом со смешком сказал: конечно, а как же! – и снова принялся диктовать адрес.

Потом опять «пока!», новый номер, привет, это я, Ильяс, я в Москве… после десятого разговора Андрей понял, что и сам теперь сможет звать брата только Ильясом.

Закончив со звонками, Ильяс лег на спину и задумчиво уставился в потолок.

– Прости, а полиэтиленовая пленка у тебя есть? – спросил он. – Или фольга? Ну, как для готовки? Но пленка лучше.

– Фольга вроде есть, – удивился Андрей. – А зачем тебе?

Ильяс встал и, потягиваясь, вышел в прихожую. Через полминуты вернулся, неся на плече сумку Adidas, из которой выкинул на ковер пару мятых рубашек и большой сверток, туго затянутый скотчем.

– Зачем фольга? – переспросил он. – Товар паковать будем, вот зачем.

Когда спустя много лет Андрей расскажет эту историю Заре, она ужаснется:

– И ты согласился, чтоб у тебя дома устроили пункт продажи наркотиков?

Да, в 2006 году Андрей сам будет удивляться: как это он согласился? Почему не испугался ментов? Или, наоборот, конкурирующей наркомафии? Он же видел кучу фильмов и знал, что бывает, когда новичок лезет торговать на чужой территории!

– Не знаю, – ответит он, – мне как-то даже не пришло в голову, что это опасно. Закон? Да в то время вообще никто не задумывался, что у нас по закону, а что нет! Ты знаешь, что статью за продажу валюты отменили лет через пять после того, как доллары начали покупать и продавать на каждом углу? Да, и я тоже, конечно. А как бы я иначе жил, с такой инфляцией? Получил рубли – купил баксы. Пошел в магазин через два дня – продал баксы. Рублей сразу стало больше.

Зара будет слушать недоверчиво: в начале девяностых она была слишком маленькой, чтобы беспокоиться о деньгах.

– То есть вот реально: в ваше время нормальный человек мог так взять и устроить у себя дома пункт продажи травы? – спросит она еще раз.

– Ну, мне показалось, что это нормально, – ответит Андрей. – Подумай сама: приехал брат, привез траву, надо помочь ему продать. А что я мог сделать? Выгнать его на улицу? Велеть спустить все в унитаз? Так унитаз бы забился, знаешь, сколько там было?

На самом деле ни Андрей, ни сам Ильяс не знали сколько. Весов не было, отмеряли стаканами или спичечными коробками. Проданную траву Ильяс ловко заворачивал в фольгу и вручал покупателю. Покупатели, правда, не спешили уйти: попросив беломорину, они ложились тут же на ковер и проверяли качество товара.