Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

Камёлё так и не поняла, как ей удалось забежать хотя бы за угол. У нее осталась вспышка воспоминания, как она идет вдоль стоящих в ряд домов по одной из ближайших улиц – все еще держа левую руку над головой, пока пальцы правой руки касаются штукатурки, тут и там проходятся по окну или по дверям, которые подворачиваются по пути… пальцы почернели от грязи и разодраны до крови, но держатся за эту уверенность, крепко и неустанно, будто сжимают воображаемую нить, которая ее ведет. Затем очередной провал в памяти. После она сидела в такси. А потом приехала домой.

Домой. Ее квартира, в которой она уже две недели не ночевала, тоже распалась на очередные осколки образов, среди которых доминировал особенно навязчивый обрывок, в котором она стоит на коленях у унитаза и ее рвет до полной потери сознания. Судя по тому, как пересохло потом ее горло и как всюду воняло, это, вероятно, была правда.

Потом она проснулась. Когда вставала, все в ней пересыпалось, будто песок в Сахаре ровно в полдень. Серебристый холод сидел на запястье, окоченевший, впившийся в кожу. «Расплавленный ошейник собаки после кремации», – подумала она, сорвав его и при этом дернувшись. Из запястья полилась кровь, а из глаз слезы, но Камёлё не обратила внимания ни на то ни на другое. Она сполоснула серебристый холод в воде. От него отлипли хлопья почерневшей пыли, и стоило провести по нему пальцами, как отдельные его звенья снова заблестели. Теперь Камёлё была в полном сознании. Она вытащила из аптечки регенерирующий гель и наложила на руку. Затем почувствовала, как отяжелел серебристый холод; как он сыт и полон энергии, которую впитал. Она начала улавливать взаимосвязь. Что там произошло. Как серебристый холод спас ей жизнь. Как чертовски повезло, что она вовремя подняла руку.

Глеевари налила немного воды и дотащилась до окна. Небо было идиллически-синим, китчевато- весенним, но под оболочкой действительности бушевала буря. Стоило лишь пристально посмотреть в сторону скоростной дороги – и ей тут же снова стало плохо. Несмотря на это она не сомневалась, что толпы зевак уже вернулись поглазеть, а земная полиция и земные медианты делают свое дело как ни в чем не бывало. Первый прилив необъяснимого ужаса уже затих. Очевидно, на том месте они будут чувствовать тоску, но смогут объяснить для себя рационально и преодолеть ее. В опасности не они.

Лишь глееварины. Только глееварины.

Логично, что Аш~шад-фомальхиванин исчез.

* * *

П

омощник верховной жрицы Маёвёнё стоял с почтительно опущенной головой.

– Новые глееварины, которых ваша эминенция досточтимейшая призвала, пришли отрапортовать.

Верховная жрица Маёвёнё отложила свиток о Запретных направлениях, который из-за чужака разыскала в библиотеке дворца Церкви Аккӱтликса.

– Приведи их ко мне, Дӧргасӱ. По черной лестнице, мне не нужны лишние свидетели.

Взмахом руки она отпустила помощника. Вернула свиток в металлическое отделение и направилась в свой кабинет, затененный всеми возможными способами.

Осторожность была необходима – теперь, когда фомальхиванин так близко. Осторожность и информация. Об осторожности Маёвёнё заботилась постоянно; если же говорить об информации – она работала над этим. О Хиваив она выяснила все, что только может верховный жрец самой могущественной Церкви во Вселенной выяснить без прямого контакта; а о чужаке, пришедшем с Хиваив, ей принесут свежие новости глееварины.

Ей служило семь психотронно активных мужчин и женщин, выполняющих ее поручения в разных уголках Солнечной системы. Когда объявился фомальхиванин, Маёвёнё отменила большинство заданий и призвала пять своих глееваринов прямо на Землю. Первые двое – молодые братья Вӓэнсӧ и Гёрт, разведчики и ассасины, – прилетели вчера инкогнито регулярным рейсом.

Как приятно было на них посмотреть! Настоящие ӧссеане, оба искренне верующие. Торжество Озарения, которое они однажды прошли, придавало их лицам уравновешенное, преданное, нечеловечески спокойное выражение. Маёвёнё приветствовала их сразу после того, как из дворца ушел Лукас Хильдебрандт, так что могла оценить разницу. Ее глееварины светились настоящей силой. Ни следа эгоистичной, безбожной гордости, которой был преисполнен сын Джилеӓса. «Они – истинные орудия Церкви: чистые души, непорочные острия, руки Аккӱтликса. Их будто наполняет неземное сияние; присутствие Божье!» Ӧссенская Церковь в д-альфийской игре пока лишь теряла очки – Маёвёнё лишилась троих своих лучших глееваринов, – но двое новеньких вселяли в нее надежду. Ослепительному пламени веры в их мыслях не сможет воспротивиться ни один язычник из Запретного направления.

Маёвёнё тут же направила братьев осмотреть участок под радиалой. На месте уже работали бригады уборщиков из мэрии, разгребавшие развалины, и члены земной следственной комиссии, составленной из полицейских, работников Совета и мнимого эксперта из какого-то земного объединения психотроников; но Маёвёнё не сомневалась, что ее агенты смогут остаться незамеченными. Она точно знала, чего может ожидать от глееваринов – взгляды, трюки, уловки.

И у нее когда-то были такие способности… когда она была молодой, десятки лет назад… пока ее не лишили их страшным ментальным ударом Корабли.

Верховная жрица вошла в свой кабинет, но двери оставила открытыми.

– Входите! – обратилась она к пустому коридору.

Неприметный порыв воздуха ей тут же подсказал, что те, кого она ждет, проникли внутрь, воспользовавшись глееваринской невидимостью.

– Закройте дверь. Здесь вам больше не нужно скрываться, – добавила она с улыбкой и села за свой стол.

Двери закрылись. Глееварины материализовались.

Маёвёнё потеряла дар речи от испуга.

Она вдруг поблагодарила себя за всю осторожность. За мицелиальные завесы. За закрытые двери и комнату без свидетелей и телекамер.

Младший из братьев, Гёрт, обеспечивал невидимость: он держал своего брата за плечи, судорожно впивался в них пальцами через изорванную ткань рубашки, будто этим одновременно делился с ним силой, чтобы тот держался на ногах. Гёрт поклонился, но при движении зашатался. Вӓэнсӧ не пошевелился. С его измученного лица на Маёвёнё смотрели потухшие глаза… невменяемые, пустые, неподвижные.

– Садитесь, – сказала верховная жрица.

– Ваша эминенция, – выдохнул Гёрт.

Он опустил своего брата на пол, а тот бессознательно подчинился и остался сидеть на пятках. Он смотрел перед собой, будто не воспринимал мир вокруг.

Маёвёнё поймала себя на том, что вонзает ногти в ладонь. Она с трудом оторвала взгляд от олицетворения такого упадка.

– Итак? – подстегнула она младшего.

Гёрт отпустил плечо брата.

– Там… там на месте, куда упал поезд… То есть… Там…

Его взгляд блуждал по комнате. Кончики ушей нервно подергивались.