Лед под кожей - Вилма Кадлечкова

– Кто-то вас атаковал?

– Нет. Не сказать, что это была именно атака на… – Гёрт снова замялся. – То есть я не считаю…

Он посмотрел на брата, который отупело сидел и никак не участвовал в разговоре, и его уши вдруг задрожали, словно флаг, развевающийся на ветру.

– Вӓэнсӧ попал прямо в эпицентр. Его вдруг… его… в шаге от…

Маёвёнё встала. Открыла бар и налила глееварину немного жидкости из темно-синего графина. Экстракт из лаёгӱра скривил лицо Гёрта и вызвал слезы на глазах. Но это помогло. Через пару минут его перестало трясти. Когда он вновь заговорил, его речь звучала почти связно.

– В месте, где упал поезд, за короткий промежуток времени высвободились мощные психотронные силы, – описывал Гёрт. – Такой взрыв оставляет последствия. В экстрасенсорной сфере область вокруг радиалы представляется сильным источником света. Она освещает все окрестности. Это чувствуется в городе повсюду… на расстоянии километров, может, и десятков километров. Протонация бурлит и не поддается управлению. С ней не выходит работать обычными методами. В ней не приживаются маскировочные пятна, ничего не найти, но зато, наоборот, хаотично всплывает ненужная информация. Должно пройти несколько дней, прежде чем все вернется в норму. Мы, конечно, учитывали сопутствующие явления. Приближаясь к радиале, мы предполагали, что интенсивность порывов будет возрастать и в эпицентре мы наткнемся на какой-нибудь… какой-нибудь экстрасенсорный аналог торнадо или урагана. Но на самом деле… – Гёрт замялся.

Его уши снова заволновались.

– На самом деле все было не так страшно, и мы начали искать. Настоящая буря настигла нас ни с того ни с сего. Мы совсем не ожидали, что… что именно в этот момент…

У него закончились слова. Гёрт жадно опрокинул в себя остаток жидкости. Маёвёнё ждала и сдерживала нетерпение. Лаёгӱр проясняет мысли и сосредотачивает неукротимые эмоции в четко ограниченной точке – именно то, что нужно, чтобы сохранить видимость спокойствия, когда позади нечто подобное, что, судя по всему, пережил этот глееварин. Но, несмотря на лаёгӱр, его вчерашняя самоуверенность исчезла. Непоколебимое спокойствие истинной веры растаяло как весенний снег. Гёрт стоял на коленях на ковре возле своего потерявшего рассудок брата, мальчик с душой, укрепленной сетью веществ, без которых он бы, скорее всего, расплакался на месте; пример чудесным образом прояснившегося мышления посреди наспех осушенных болот чувств. Маёвёнё знала, что ничем не поможет, если станет его подгонять.

– Кроме сбоев, которые вызвал фомальхиванин, там есть и кое-какое другое влияние, – продолжил младший. – Проявляются другие силы. Над радиалой искрятся разряды энергии. Вертикально, между небом и землей… направленные вниз, будто струя из водяной пушки. И это совсем не естественное последствие действий фомальхиванина. Если это с ними и связано, то только тем, что… что именно они, возможно, привлекли чье-то внимание.

Гёрт попытался слизнуть последнюю пару капель лаёгӱра, которые еще оставались на стенках чашки.

– Возможно, протонацию искусственно удерживают в таком состоянии… даже если и нет, то однозначно скрываются за ее мутью. Настолько хорошо, что… что мы этого не заметили вовремя. Ничего не было видно. И вдруг Вӓэнсӧ…– Его голос сорвался. – Он шел впереди. На шаг впереди! Это было прямое вмешательство. Он… он уже никогда не вернется полностью в чувство.

– О нем позаботятся, – сказала верховная жрица.

Она бросила взгляд на потухшее лицо старшего брата, но затем вновь обратилась к Гёрту.

– Кто эти они? Чужие глееварины?

– Нет, – Гёрт замялся. – Хоть это и было психотронным действием, в нем совершенно не было характерных черт человеческой мысли. Я даже думаю, что это была незапланированная атака. Только… только что-то просвистело кругом, туда-сюда, будто маятник… какая-то слепая сила, которая наверняка даже не заметила, что… – Его лицо скривилось. – Я почувствовал это существо, – сдавленно договорил он. – В один миг оно было совсем близко. Мне казалось, что оно ищет… что видит насквозь каждую мою клеточку… что переворачивает во мне каждую пылинку. Мне стало плохо. Меня тошнило. У меня текла кровь из глаз и ушей. И это оно еще смотрело сквозь меня – не на меня! Оно прошло сквозь мою голову, будто дух.

Маёвёнё затрепетала. Ей вспомнились давние минуты, когда и у нее внутри повеяло холодом… когда в ней рушился каркас глееваринских навыков, а ее способности угасали… когда космические силы раздавили ее, даже не заметив.

– Мы никогда не встречали ничего подобного, – добавил глееварин. – Я предположил возможную связь с фомальхиванином. Мне пришло в голову, что это могло быть нечто призванное или пробужденное этим еретиком… какой-нибудь объект из Запретных миров, который он привез с собой… но… – Гёрт покачал головой. – Принимая во внимание, что эти создания проявляют собственную волю… что на ощупь ищут что-то вместо того, чтобы слушать конкретные приказы фомальхиванина… и что они в космосе в непосредственной близости к Земле…

– Корабли, – сказала Маёвёнё.

– Да, эминенция досточтимейшая. Я исключил все остальные возможности. Это не может быть ничем иным. С момента падения поезда Корабли пытаются выйти на связь.

* * *

К

орабли. Ее вечные соперники. Источник страха и ненависти. Те, что бдят во Вселенной, глядящие с заоблачной высоты… надменные, холодные, нечеловеческие, равнодушные. Как верховная жрица Церкви, Маёвёнё обязана была не спускать с Них глаз; но к задачам, следующим из ее положения, прибавлялось и множество личного. Когда-то Они ей навредили, когда с невообразимой – и неосознанной – жестокостью проникли в ее мысли. Тень того ужаса она вновь почувствовала, глядя в выгоревшее лицо Вӓэнсӧ. А когда Гёрт говорил о том, что Корабли пытаются выйти на связь, она припомнила очередную недавнюю потерю: Ксантьена Гаара, герданского глееварина, которого Корабли в самом начале д-альфийского кризиса лишили жизни.

С ним Они смогли выйти на связь. И не только. Они смогли им завладеть.

Ӧссенская Церковь наблюдала за Кораблями тысячи лет; и, конечно, было известно, что у Них есть общее сознание, древняя коллективная память. Однако мысли Кораблей не могли прочитать даже телепаты. Глееварин-человек не мог передать что-либо Кораблям экстрасенсорным способом, и лишь в исключительных случаях находился некто, способный подслушивать Их коммуникацию хотя бы издалека. Ксантьен Гаар таким талантом обладал. Он заглядывал в общее сознание, а три месяца назад, возможно, первым на Земле заметил, что происходит во Вселенной. Корабли поворачивались к Раасету, знакомой ӧссеанам и целыми столетиями запрещенной системе альфы Центавра, так как на одной из ее планет пробуждалось агаёнсӱваёлӱ, Бесформенное меняющееся, зачаток сознания, которое могло стать новой Праматерью Кораблей. Верховная жрица понимала, что Корабли могут решить последовать за Праматерью и оставить планеты людей – словно рой пчел, который найдет себе новую матку и покинет улей. Тогда станут невозможными межзвездные путешествия. Маёвёнё надеялась, что Ксантьен Гаар станет наблюдать за Кораблями и передавать ей новости об Их планах, чтобы она смогла им воспрепятствовать, однако неожиданно Они уговорили его сбежать. Он повернулся спиной к Церкви, Земле и людям и искал убежища у одного из Кораблей, у Зеленой Раковины. Судя по всему, Корабль обещал ему помощь, чтобы заманить к себе… но обманул его. Принес ему лишь смерть. Люди, которым Маёвёнё поручила расследование, нашли уже лишь его тело, отравленное ядом Корабля. Те, что бдят во Вселенной, таким образом лишили Церковь единственного глееварина, который умел читать Их общее сознание.