Идеи с границы познания. Эйнштейн, Гёдель и философия науки - Джим Холт

Никакого «дифференциального исчисления нервной системы» у Ады не получилось. Однако увлечение электричеством как источником нервной энергии привело ее к знакомству с Эндрю Кроссом, чудаковатым ученым-любителем, который, как считается, послужил прототипом доктора Франкенштейна из романа Мэри Шелли. Результатом стала внебрачная связь с его сыном Джоном. Кроме того, Ада во всем потакала своему байроническому аппетиту к запретным удовольствиям и играла на скачках. Много говорилось о том, что Ада была главой кружка таких же азартных любителей скачек и в этом качестве разработала математическую систему беспроигрышных ставок. Если это так, то перед нами очередное доказательство ее математического невежества, поскольку проигрывала она на ипподромах астрономические суммы. Чтобы выплатить долги, она заложила фамильные бриллианты; леди Байрон тайно выкупила их, и Ада заложила их снова. Неудержимая страсть к скачкам не оставила ее и после того, как у нее нашли рак матки. Когда тяжелое кровотечение приковало Аду к постели, ее навещал Чарльз Диккенс, который читал ей отрывки из ее любимой книги «Домби и Сын». Умерла Ада Лавлейс после долгих мучений в 36 лет.

На днях я просматривал некоторые из множества веб-сайтов, прославляющих Аду, и наткнулся на утверждение, что «на могилу Ады ходит больше паломников, чем на могилу Байрона». Доказать это трудно, поскольку Ада перед смертью попросила похоронить ее в семейном склепе Байронов в Ноттингеме, рядом с отцом. На том же сайте Аду назвали «первым хакером», видимо, в отчаянной попытке придать хоть немного благородства занятию, которое в наши дни считается откровенно грязным. Книги об Аде изобилуют неверными выводами. Ее первый биограф Дорис Лэнгли Мур была специалистом по Байрону и практически ничего не знала о математике. Она пишет, что «пытливые письма» Ады к Огастесу де Моргану были полны «вопросов, рассуждений, возражений», что Ада заполняла «целые страницы уравнениями, задачами, решениями, алгебраическими формулами, словно колдовскими каббалистическими символами», тогда как на самом деле Ада просто проходила вводный курс математического анализа как ученица. (Приятным исключением стала Дороти Стейн, второй биограф Ады: она резко противопоставила грандиозность претензий Ады скромности ее талантов и скудости ее наследия.) Сэди Плант, университетский преподаватель из Англии, в своем киберфеминистическом манифесте «Нули + Единицы» (Plant, S., Zeros + Ones, 1997) как ни в чем не бывало пишет об «аналитической машине Ады», нарушая права настоящего изобретателя первого компьютера – Бэббиджа. Само собой, «проницательность Бэббиджа не шла ни в какое сравнение с пророческим даром Ады», пишет Плант.

Следующая биография Ады – «Невеста науки» Бенджамина Вулли (Woolley, B., Bride of Science) – оценивает ее достижения более трезво. Автор признает, что «Ада не была великим математиком» и «вероятно, не обладала достаточными математическими познаниями, чтобы написать комментарии к статье Менабреа без помощи Бэббиджа». Однако Вулли делает упор не на технической одаренности Ады или ее отсутствии – возможно, потому, что сам он не ученый, а писатель и тележурналист, – и подыгрывает ее байронической самовлюбленности, прославляя ее как представителя «поэтической науки». Ее лирические сравнения, самое известное из которых – уже упоминавшееся уподобление алгебраических закономерностей тканым узорам на станке Жаккара – дали ей возможность «возвыситься над техническими подробностями выдающегося изобретения Бэббиджа и явить миру его подлинное великолепие».

Но если Ада Лавлейс не изобретала компьютерное программирование, можно ли сказать, что сам компьютер изобрел Чарльз Бэббидж? Биография Ады, которую написал Вулли, делает далеко идущие выводы из того, что Бэббидж так и не построил свою аналитическую машину. Вулли утверждает, что все дело не в чудачестве и перфекционизме Бэббиджа и не в несовершенстве инженерной науки того времени, а в том, что викторианский мир попросту не был готов к появлению компьютера. «Все области жизни, государства и промышленности, которые в дальнейшем преобразил компьютер – телекоммуникации, административная деятельность, автоматика – в те времена, когда Ада переводила и комментировала статью Менабреа, еще, в сущности, отсутствовали, – пишет Вулли. – Когда сто лет спустя возник электронный компьютер, его изобретатели почти ничего не знали ни об Аде, ни о Бэббидже».

Вулли прав лишь отчасти. Да, в жизни XIX века для компьютеров еще не было заметной практической роли. Потребность в них в полной мере начала ощущаться лишь во время Второй мировой войны, когда без них оказалось невозможно взломать вражеские шифры. Тогда основным поставщиком идей стал Алан Тьюринг. Однако Тьюринг знал о трудах Бэббиджа, и его представления об универсальной вычислительной машине были очень близки к представлениям Бэббиджа. Первые цифровые компьютеры, возникшие в начале сороковых, – английский компьютер «Колосс» из Блетчли-парк, где благодаря гению Тьюринга был взломан фашистский код «Энигма», ЭНИАК (ENIAC, Electronic Numerical Integrator and Computer) из Пенсильванского университета, гарвардский «Марк I» компании IBM – в сущности, были машинами Бэббиджа.

Остается открытым вопрос, кто был первым программистом. Если Ада Лавлейс выбывает из соревнований, логично предположить, что эта заслуга также принадлежит Бэббиджу, ведь он и в самом деле написал для своего гипотетического компьютера несколько программ. Но мир всего того, что можно запрограммировать, не исчерпывается компьютерами. Если программировать – это создавать набор закодированных команд, заставляющих автоматическое устройство исполнять ваши приказания, то первым великим программистом был Жозеф-Мари Жаккар, тот самый француз, который в начале XIX века начал применять перфорированные карты, чтобы заставить автоматические станки ткать парчу со сложными узорами. Сам Бэббидж признавал, что Жаккар был его предшественником, и когда рассказывал о концепции аналитической машины на конференции в Турине, показал слушателям вытканный шелком портрет Жаккара, созданный на ткацком станке: на его программирование потребовалось целых 24 тысячи карт. Это длинный код даже по современным меркам.

Стоит ли удивляться, что первые программы предназначались не для переработки больших чисел и объемов информации, а для создания красивой парчи? Или что первый действующий компьютер состоял не из механических комплектующих и не из вакуумных трубок, а из безработных цирюльников? Таковы были разнаряженные, суетные предшественники компьютерной эпохи – эпохи, первым идеологом которой стала нервная молодая женщина, дочь поэта, считавшая себя феей.

Глава пятнадцатая. Алан Тьюринг. Жизнь, логика и смерть

8 июня 1954 года Алан Тьюринг, ученый из Манчестерского университета, был найден мертвым. Обнаружила его квартирная хозяйка. Ему был 41 год. Накануне, перед тем как лечь в постель, он несколько раз откусил от яблока, по всей видимости, начиненного цианидом. На дознании, проведенном через несколько дней, смерть была признана самоубийством. Тьюринг был человек скрытный – скорее по необходимости, чем по складу характера. Одну из его тайн раскрыли за два года до смерти, когда обвинили его в «грубой непристойности» за гомосексуальную связь. Однако о