Река без берегов. Часть 1. Деревянный корабль - Ханс Хенни Янн

— Вот вам дополнительный довод в пользу того, что в балластном трюме имеется помещение, до сих пор нами не обнаруженное. Туда-то и выходит труба, в которую вы меня спускали. Где еще могла бы она прятаться? Она ведь достаточно плотная и крепкая, чтобы не рассыпаться в прах, когда наши глаза — снаружи — уставятся на нее? Судовладелец исчез в том же пространстве, где помещаются пять шпангоутов.

На сей раз, казалось, Густав должен был одержать победу над трезвым мировидением суперкарго. Серый человек не скрывал, что обеспокоен. Его ввели в заблуждение? События обрели кривизну в соответствии с буйной фантазией юноши?

* * *

— Так что же, имело место спланированное и осуществленное преступление? — вздрогнув, спросил суперкарго, когда они спустились в балластный трюм.

Густав самоуверенно ответил:

— Мы отыщем эту трехмерную конструкцию. И тогда созревшие плоды сами упадут нам в руки.

Они принялись исследовать все великолепное устроение корабельного днища. С помощью фонарей пытались обнаружить те неприступные деревянные переборки. Однако пятишпангоутное помещение, по идее, расположенное прямо посреди судна, сопротивлялось любым попыткам проникнуть в него. Нигде — ни щели, куда можно проскользнуть, ни люка. Раздвигающиеся стены, какими их описал Густав?.. Результаты поиска будто наказывали жениха Эллены за ложь. Было бы, можно сказать, предосудительно и дальше цепляться за магическое сообщение Густава, если бы чудовищность закрытого блока, опасного в его кажущейся бесполезности и громоздкости — просчитываемого, постулируемого на основе точных измерений, как просчитывается орбита невидимой планеты, которая своей массой воздействует на ближайшие небесные тела, — не делила надвое низкий балластный трюм. Внезапно открывшаяся в молодом человеке способность к комбинаторике, которая выкорчевала в нем всякий стыд перед высказыванием необоснованных подозрений, вынудила и суперкарго следовать этой колеей. Георг Лауффер уже не пытался выработать собственное мнение. Он лишь чувствовал смутное облегчение, потому что события теперь разыгрывались далеко от грузовой палубы. Будь ящики гробами или муляжами, пустыми внутри, взламывать их никто не собирался...

Между тем было уже далеко за полночь. Серый человек предложил своему младшему товарищу воздержаться от дальнейших мер — по крайней мере, до утра — и отдохнуть хоть два-три часа, собраться с мыслями... Густав с готовностью последовал этому совету.

* * *

Необычные продолжительные действия обоих мужчин не могли не привлечь внимания одного или нескольких матросов. Сохранить разыскные меры в тайне было невозможно, да и задача такая не ставилась. Матросами, обреченными на молчание, овладело немалое беспокойство. Скудный обмен мнениями, изгибы шепчущих губ, сообщающих что-то недозволенное, только усиливали почти невыносимое напряжение. Все чего-то ждали, лелеяли определенную надежду: очутиться в непосредственной близости от места событий или разоблачений. Люди хотели скандала: чтобы сами они казались менее виновными, чтобы могли сбросить с себя бремя чрезмерной серьезности. Доказанное преступление постороннего человека обелило бы недавних бунтовщиков. Они бы тогда снова вернулись в привычную жизненную колею.

Поэтому Густаву на следующее утро даже не пришлось искать корабельного плотника, у которого он хотел что-то спросить. Плотник — незваный — сам подвернулся ему под руку. Уже подготовленный к предстоящему. Сотни разных фантазий поочередно овладевали им на протяжении ночи. Никакой приказ, никакое подозрение его бы не удивили. Он успел заранее почувствовать вкус безрассудства... Молча, словно пес, Клеменс Фитте поплелся за женихом Эллены в балластный трюм. Они прошли в переднюю половину, не совпадающую по размерам с соответствующим отсеком грузового трюма. Суперкарго, прихвативший фонарь, был уже на месте. Плотник, поспешно взглянув на этого неприятного ему человека, не впустил увиденное внутрь себя. Он тотчас стряхнул образ, сформировавшийся на сетчатке глаза. И образ расплылся по полу серо-мучнистым пятном. Ремесленник теперь обратил все внимание на Густава, которому слепо доверял. Он спокойно выслушал вопросы и ответил на них, объяснив, что одну планку можно из стены удалить. Это, дескать, не причинит кораблю никакого ущерба. Дыру—часа за два — опять заделают. Такая процедура не оставит заметных следов. В подтверждение своей мысли и чтобы заранее исключить возможность непредвиденных осложнений, плотник указал на маленький дровяной склад: сложенные штабелем доски, брус, узкие планки и рейки, а также три ствола американской желтой сосны, различной длины и толщины.

Получив такое разъяснение, Густав распорядился, чтобы плотник удалил кусок дерева, который он, Густав, выберет. И поздравил себя с тем, что — собственно, не подумав — выбрал стенку, расположенную напротив той, которая когда-то бесшумно раздвинулась (точнее, ползуче-бесшумно, как бывает с ненадежными стенами сна). Так они избегнут опасности разрушения спрятанного в стене механизма—быть может, ценного. В любом случае это хороший знак: что все необходимые запасные части находятся непосредственно под рукой...

Клеменс Фитте подтащил ящик с рабочими инструментами, начал орудовать молотком и зубилом. Он наносил равномерные быстрые удары. Удивляла уверенность его рук. Щепки отскакивали и тонким слоем усеивали пол. Жених Эллены и суперкарго, подняв фонари, молча наблюдали за работой ремесленника. Вскоре обнаружилось, что планки, из которых состоит эта деревянная переборка, — необыкновенно толстые. Наклонный разрез насчитывал уже десять сантиметров, а пробить доску насквозь все не удавалось. Плотник, по своей инициативе, начал обрабатывать и две соседние доски. Удары, сыплющаяся стружка... Человек этот работал, не переводя дыхания. Наконец дерево, в которое вонзалось зубило, слегка хрустнуло. Мастер добился, чтобы щель была одинаково глубокой по всей ширине; затем, легко нажав пальцем на последние эластичные древесные волокна, убедился, что еще чуть-чуть — и переборка будет пробита насквозь. Он опустился на колени и начал проделывать ту же работу на полметра выше реечной конструкции, которая удерживала в неподвижности свинцовые болванки балласта. Прежде еще раз убедившись, что никакие дюбели или винты не скрепляют доски, которые он хочет вынуть. Все с той же спокойной поспешностью острый рабочий инструмент вгрызался в переборку. У обоих зрителей сердце забилось быстрее. Они боялись. Что в следующее мгновение столкнутся с чем-то ужасным. Что, застигнутые врасплох, проявят себя не лучшим образом. Они не рисовали себе ничего конкретного. То было неукротимое предчувствие, не имеющее реальных очертаний. Клеменс Фитте поднялся на ноги, достал из ящика ломик, приставил к дереву. Под жалобный свист и хруст расщепляемой древесины приподнятые ломом доски выпятились. В следующий миг, еще больше выгнувшись вперед, они обрушились. Плотнику едва хватило присутствия духа, чтобы придать им, падающим, нужное направление. Оба зрителя рванулись было к пролому, отпрянули, а когда доски безопасно соскользнули на пол, снова приблизились. И — уставились на почти не подвергшуюся коррозии медную или бронзовую пластину. Разочарование было безграничным. Вихрь образов захлестнул их сознание. Сразу возникла неизбежная ассоциация с круглой бронзовой шахтой. Еще раз перед ними опустилась некая завеса. И все же они вплотную приблизились к тайне. Окружили ее со всех сторон. Она пока оставалась сокрытой, конечно. И вместе с тем выдавала свое присутствие посредством материи, в которой, очевидно, нуждалась...