Стервятники - Олег Петров

Так до Читы и доползли, провоняв паровозной сажей и соленой рыбой. Тут все и застопорилось. Злые и непреклонные семеновские казачки парочку из чехословацкого эшелона высадили, благо к стене пакгауза не поставили, как некоторых из обнаруженных в эшелоне «посторонних лиц». Борька затих, как обоссанная мышь, а Матрена, на удивление, развила кипучую деятельность - ишь, до самого Семенова дошла, замутив местных газетчиков.

Еще больших страхов натерпелись, когда их дальнейшей отправкой во Владивосток занялась контрразведка атамана. Со зловещей вежливостью, ночью подняли с постели, на обшарпанной пролетке, песчаными улицами без единого фонаря, привезли на грязный первочитинский перрон, кишаший гомонящими солдатами и другим вооруженным сбродом. Долго марьяжили в заплеванной комнатенке при вокзальной комендатуре, потом спешно затолкали в трогающийся поезд - другой чехословацкий эшелон, без пульманов и вагон- ресторана - в вонючую теплушку, пропахшую карболкой, которая все равно не могла перебить махровое амбре мочи и фекалий.

Теплушку занимала санитарная команда - дюжина молчаливых словаков при носатом тщедушном фельдфебеле в больших роговых очках. Попутчиков они приняли безропотно.

Вагоны застучали на стыках, огни Читы скрылись. И только тут Матрена обнаружила: два чемодана с тряпками при ней, брезентовый саквояж тоже, увесистый сверток царских ассигнаций надежно покоится в ущелье меж могучих грудей, щепоть бриллиантов и столбик золотых червонцев надежно запрятаны в складках юбки. А вот ридикюль с золотыми цацками, самоцветными камешками и бумагами, полученными от отца, при спешной посадке в эшелон пропал! Долго выла в ночи Матрена, кляня семеновскую контрразведку, чем на всю дорогу перепугала словаков-санитаров.

Содержимое ридикюля осело в контрразведке, но даже в тридцатые годы, подвизаясь в рижском цирке то ли укротительницей, то ли наездницей, Матрена уверяла: в Чите ее ограбил лично атаман Семенов.

СЕГОДНЯ Дмитрий написал рапорт. О предоставлении очередного отпуска за 1993 год. По графику отпуск полагался в августе, что уже выглядело для опера делом несбыточным, ну, а уж когда подошел август, капитану Писаренко популярно разъяснили, что в условиях складывающейся в стране общественно-политической обстановки с отпуском придется повременить. Вообще.

Время и впрямь не радовало. За неприступной стеной столичного Садового кольца российский парламент бодался с президентом, высокое начальство было на нервах, остальной начальствующий состав - в тревожном ожидании. Из министерства шли указивки насчет усиленного варианта несения службы, а потом усилении усиления.

Когда война у «Белого дома» благополучно завершилась, отпуск снова отодвинулся: в связи с инспекторской проверкой, устроенной в райотделе областным начальством. А потом, новые уголовные дела - как перли валом, так и прут. И вот уже - мороз и солнце, день чудесный.

Дмитрий сидел у окна, смотрел, как взъерошенный от мороза воробей торопливо подбирает крошки печенья, щедро насыпанные операми на черный от сажи оконный отлив в минуту очередного проветривания кабинета от табачного застоя. Рапорт начальство рассмотрит может и сегодня, но пока он уйдет в кадры управления, пока то да се. После Нового года и отчетов, видимо, удастся-таки двинуть в отпуск. За этот год не отгулял практически полностью, а с первого января имеем право и на отпуск следующего года. Вот так два и склеим!

Нет? Да! Потому как напишет капитан Писаренко второй рапорт - на отпуск за 1994 год с дополнительной приписочкой: «... с последующим увольнением»! За три отпускных месяца что-нибудь приглядим, в безработных не останемся. Как-то Лидочка заикалась, что у ее знакомых фирмачей в службу безопасности людишки требуются. А почему бы и нет? Лидочка обязательно устроит наилучшую протекцию.

Розыскная круговерть заставляла Диму раскручивать мозги только в одном, заданном службой и оперативной обстановкой направлении, но остатки нервных клеток, в основном, относящиеся уже к спинному мозгу, Дима практически полностью занял Лидочкой, поставив на былых вздыханиях об СВ из прокуратуры жирный категорический крест.

Димина мама, видя его активное погружение в дела амурные, начала вслух мечтать о внуках, открытым текстом разъясняя своему великовозрастному дитяте-холостяку актуальность создания семейного очага. Дима привычно отшучивался, с удовольствием прокручивая перед глазами самые волнующие фрагменты ночных и дачных забав с Лидочкой.

О, в постели она была бесподобна! Затянувшееся Димино холостячество и ранее сопровождалось, конечно, некоторой сексуальной практикой, однако всё иное меркло в лучах способностей и желаний Лидочки. Безумства на шелковых простынях, в ванной голубого чешского кафеля, на пушистом паласе и даже - мурашки по коже! - в тесной прихожей, не говоря уже о бесчисленных «слияниях с природой», продолжались уже месяцев восемь.

А ВСЁ началось в тот уютный майский вечер, когда Вовчик решил свою вину перед другом детства загладить. К позывам совести это никакого отношения не имело. Вовчику попросту не хотелось терять в лице Димы ценный источник: что репортер уголовной хроники мог подчерпнуть из лаконичного пресс-релиза областного УВД? Он не годился для создания красочных «картинок» в бульварной прессе, наводнившей Читу. Только скелет, без мяса - леденящих душу подробностей, пикантных обстоятельств. А Дима - опер, и он давал Вовчику это мясо. Зачастую - буквально по горячим следам свершившегося преступления.

Большую толику полученного за очередную «жареху» гонорара Вовчик по-гусарски проматывал с приятелем в том или ином пункте общепита, в диапазоне от рюмочной до вполне сносного кафе. В плане, где «принять на грудь», Вовчик был демократичен по максимуму.

Сотрудничество «Дима - Вовчик - читатель» плодотворно развивалось до той поры, пока жажда обресть репортерскую славу в масштабе всей страны, и даже СНГ, не подвигла Вовчика «засветить» на страницах московского «Мегаполиса» некоторые сокровенные подробности двух убийств, в расследовании которых участвовал Дима. Это закончилось печально: к двум трупам добавился третий, а капитана милиции Дмитрия Писаренко предупредили о неполном служебном соответствии. То есть фак­тически, официальным приказом начальника УВД, сообщили всему милицейскому люду: вот, товарищи, - потенциальный кандидат «на вылет» из органов правопорядка, лицезрейте и трепещите!

Потенциальный кандидат, понятно, после всего случившегося к Вовчику, мягко выражаясь, охладел: по утрам, когда выпадало столкнуться на лестничной площадке, Дмитрий улыбок и приветственных возгласов «гиены пера» не замечал.

Вовчик страдал. Жила криминальных новостей оскудела до крайности. Запросто подкатиться в дежурную часть управления и «заглотить» там свежую оперативную сводку Вовчик не мог. В лучшем случае его адресовали в пресс-группу УВД или к первому заму начальника управления - шефу криминальной милиции.

По первому адресу Вовчика и его коллег встречала обаятельная Лариса Борисовна, закончившая в свое время факультет журналистики Иркутского университета и немало потрудившаяся на репортерской ниве до той поры, пока не надела милицейские погоны. Местных собратьев по перу она старалась ставить в «одинаковые информационные условия». Вовчику довелось несколько лет поработать с Лорой в одной редакции и он прекрасно знал: лишнего не обломится, если что-то интересненькое произойдет, так она сама за пишущую машинку сядет. К тому же, и Лора, то бишь Лариса Борисовна, знала Вовчика как облупленного, всегда без обиняков заявляя ему, что со своей неуемной тягой к «жареному» и дешевым сенсациям шел бы он куда подальше.