Крушение пирса - Марк Хэддон

Джон лег на спину, закрыл глаза и попросил:

– Мне бы хотелось музыку послушать.

– Какую? – тут же спросил Майкл.

– Блюграсс[49].

Он был уже без сознания, когда Майкл вернулся. И все же музыку Майкл включил. Все были страшно растеряны, никто не знал, как поступить в такой ситуации. В Уставе об этом не было ни слова. Сразу выйти из комнаты было как-то неправильно, но и разговоры здесь тоже казались совершенно неуместными. Однако просто стоять молча, ничего не делая… Уж больно все это смахивало на досрочные похороны. Зуки взяла Джона за руку и не выпускала ее, но он на ее пожатие так и не ответил. Арвинд отвернулся, делая вид, будто смотрит в окно, – ему не хотелось, чтобы остальные видели его лицо. Джон умер, слушая «Мой Господь ведет запись» Карла Стори и его «Rambling Mountaineers»[50].

– Давайте пока сосредоточимся на мелочах, – предложил Пер.

Они раздели Джона и отключили его от аппаратуры. Тело завернули в ту же окровавленную простыню – повторное использование было здесь настолько аксиоматичным, что у Клэр невольно мелькнула мысль о том, насколько бессмысленным мог бы быть иной подход. Действительно, разве можно уничтожать объект, в котором содержится так много жидкости и калорий? Было решено до утра оставить тело Джона в вакуумной камере. Близилась ночь, так что выходить наружу никому не хотелось.

Майкл и Клэр привели в порядок комнату Джона. Свернули его одежду и аккуратно сложили в сторонке, застелили постель, и Клэр, открыв «ковчег» Джона, вынула оттуда распятие, вырезанное из пальмового дерева, окаменелый трилобит и зеленый игрушечный автомобиль «феррари», у которого не хватало одного колеса. Все это она пристроила рядом с маленьким «зоопарком» Джона – зверюшками-оригами, которых он любил делать. На самом дне «ковчега» она обнаружила старую фотографию – выцветшую, с потрепанными углами. На ней была девушка лет восемнадцати-девятнадцати, темнокожая, с густыми растрепанными угольно-черными волосами и пышной грудью. Она, совершенно обнаженная, возлежала на кровати в весьма непринужденной позе, а рядом на ковре виднелась початая бутылка красного вина. На стене висел постер с рекламой какого-то фильма, но видна была лишь его нижняя часть, остальное закрывала спинка кровати. Клэр положила фотографию обратно в «ковчег», и они с Майклом опечатали комнату: энергию следовало беречь.

Утром они хоронили Джона. Никаких автоматических средств передвижения у них не было, так что Майклу и Арвинду пришлось нести его на плечах. Скафандры для «прогулок на свежем воздухе» делали людей неуклюжими, и особенно трудно давались им подъемы, так что Майкл и Арвинд двигались очень медленно, часто отдыхая. В общем, им потребовалось двадцать пять минут, чтобы преодолеть двести метров до площадки с южной стороны базы, которую все негласно называли «кладбищем». Доставив туда тело, они вернулись и принесли заступы, но, вопреки их надеждам, слой почвы на «кладбище» оказался совсем неглубоким. Они сумели выкопать лишь довольно мелкую траншею, куда и уложили тело Джона. Оказалось, что на все это у них ушло более двух часов, и Пер велел им немедленно возвращаться на базу, но они отказались. Им хотелось непременно закончить работу – собрать достаточно камней и сложить над могилой невысокую продолговатую пирамиду, чтобы ветер не разметал почву и тело не оказалось неприкрытым. В итоге они пробыли «на свежем воздухе» более пяти часов и, когда вернулись, были оба вконец измотаны.

– Я понимаю, – сердито выговаривал им Пер, – ситуация действительно сложная, но нельзя же до такой степени позволять эмоциям над вами властвовать! Мы здесь обязаны соблюдать дисциплину.

Майкл и Арвинд сняли скафандры, и все вместе наконец сели за стол и поели.

– Я бы хотел прочесть одно стихотворение, – сказал вдруг Арвинд.

– Давай, – кивнул Пер, – если никто не возражает, конечно.

Арвинд встал и начал декламировать что-то на некоем совершенно загадочном языке.

Зуки спросила, что это.

– Это Тагор[51], – пояснил Арвинд, но не предложил ни перевода, ни хотя бы названия, и Клэр показалось, что он немного играет, пытаясь показать, что переживает случившееся гораздо острее, чем все остальные.

А потом Майкл принялся рассказывать о Джоне всякие забавные истории: как он на «Арго» играл в крестики и нолики с помощью плавающих в воздухе решеток и ржаных крекеров, как сделал особый монитор, чтобы предсказывать эпилептические припадки у Зуки, как любил петь и пел, не имея ни голоса, ни слуха, хотя звучало это просто ужасно…

– По-моему, – сказал Пер, – было бы неплохо, если бы мы и впредь придерживались того же распорядка дня.

– У нас впереди годы, – возразила Зуки. – И, по-моему, каждый может сам решить, как ему лучше провести свободное от работы время.

Они отослали в Женеву многочисленные рапорты и видеосвидетельства. И были заранее предупреждены, что им запрещается обсуждать произошедшее друг с другом. Кроме того, им были присланы тексты, которые следовало выучить и использовать их при общении со средствами массовой информации. Им даже посоветовали самостоятельно эти тексты отредактировать, чтобы придать официальной форме более личный характер. Они также выполнили множество психологических тестов, специально созданных на случай смерти одного из членов команды.

Раньше, когда Клэр уставала от общества, она удалялась в свою комнату. И наоборот, когда чувствовала себя одинокой, сама стремилась поговорить с друзьями. Но сейчас ей хотелось чего-то еще, чего-то иного. Теперь она, сама того не желая, считалась у них в команде врачом, и это не давало ей покоя. Майклу она сразу сказала, что никакого секса не хочет. Тогда он робко спросил, можно ли ему просто ее обнять. И когда Майкл ее обнял, она вдруг подумала: а не потому ли их отношения с Питером потерпели крах, что она боялась слишком сильно полюбить его? И что это, собственно, такое – любить кого-то слишком сильно или, наоборот, недостаточно сильно? Неужели можно ошибиться, случайно приняв одно за другое?

Однажды вечером, когда Пер, рассеянно напевая себе под нос «Мой Господь ведет запись», готовил ужин, Арвинд довольно зло спросил у него:

– Какого хрена ты это распеваешь?

Клэр никогда раньше не слышала, чтобы Арвинд был с кем-нибудь груб. Пер миролюбиво пояснил, что и сам не знает, почему к нему так привязалась эта мелодия, тогда Арвинд обозвал его бесчувственным роботом. Тут уж и Пер слегка вышел из себя: он взял Арвинда за грудки – слава богу, хоть не за горло, – и мрачно заявил: