Сквозь стену - Патриция Вентворт

— Только теперь догадалась? Конечно, не убивал, но я знаю, кто убийца.

Каждое мгновение того долгого ясного вечера после полудня было изучено под микроскопом. Всем обитателям двух домов были заданы следующие вопросы: «Где вы находились в период времени от трех до пяти часов? С кем вы были? Как долго вы были вместе? Если вы были снаружи, то когда вы вернулись в дом?»

В три часа Сирил Фелтон еще разговаривал со своей женой. Элиза Коттон вышла в сад поискать Мактавиша, и до нее донеслись из спальни Инны Фелтон их голоса. Окно было открыто, и она услышала, как Сирил Фелтон сказал: «Не будь дурой! Это пустяк». И она слышала, как Инна ответила: «Нет, нет, я не буду. Тебе бесполезно меня уговаривать, потому что я не буду». Элиза позвала Мактавиша, и голоса прекратились. Она еще подумала: «Лучше бы они знали, что кто-нибудь может их услышать», — и, постояв несколько минут на верхних ступеньках, спустилась вниз на ближайшую террасу, но, не увидев никаких признаков Мактавиша, она вернулась в дом.

Феликс и Пенни были на утесе. Они нашли место, где был широкий травянистый риф, укрытый от ветра. Феликс лег на живот, вытянувшись на рифе во всю длину, опустив лоб на скрещенные руки и спрятав лицо. Солнце припекало ему спину. Его голова была пуста, насколько это возможно. У него были ощущения, эмоции, но не мысли. Он чувствовал себя, как человек, перенесший затяжную болезнь, но теперь кризис миновал, и он идет на поправку. Он чувствовал себя так, будто смотрел тревожный сон, но очнулся. Его сознание было словно чисто выметено. Он чувствовал солнечное тепло и легкий ветерок, временами налетавший с моря. Молодая трава, примятая его руками, сладко пахла. Прилив ушел. С моря не доносилось ни звука. Хелен Эдриан была давно — очень, очень давно. Когда он вновь обрел способность размышлять, он осознал, что она мертва. Но сейчас он не думал, он только чувствовал и к Хелен Эдриан ничего не испытывал.

Стена утеса возвышалась позади рифа на расстоянии футов десяти, продолжая ломаную береговую линию. Пенни сидела прислонившись к утесу, обхватив руками колени. Феликс лежал так близко, что она могла его коснуться, если бы просто пошевелилась. Но она не шевелилась. Она просидела так, почти без движения, около часа, глядя на море и произнося молитвы, в которых не было слов. Больше всего они походили на те старинные общеизвестные священные тексты, которые на протяжении веков передавались из поколения в поколение.

Она больше никогда не сможет слушать их, не испытывая этого восторженного трепета сердца. «Ибо сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся».

Она молчала, молчал и Феликс. Над ними светило солнце. Дул легкий ветерок. Прилив ушел.

Мисс Сильвер находилась в кабинете вместе с начальником полиции почти до половины четвертого пополудни, пока он нежно с ней не распрощался и не отправился на чаепитие, которое устраивала его жена. Когда мисс Сильвер прошла с ним через прихожую и проводила его, в доме не было ни звука. Она заперла за ним дверь и вернулась в кабинет. После чего она, может быть, да, а, может быть, и нет, закрыла глаза и слегка вздремнула. В комнате было тепло, в углу дивана так удобно. Совершенно точно известно, что она не вязала, когда, почти в пять часов, в кабинет вошла Элиза с чайным подносом. Чулок Дерека, удлинившийся только на дюйм или два, лежал на ее коленях, свернутый в клубок, из которого, как из подушечки для булавок, торчали блестящие спицы. Руки мисс Сильвер покоились на серой шерсти. Глаза мисс Сильвер были закрыты. Возможно, всего одно мгновение, потому что при звуке голоса Элизы они тут же открылись.

— Ровно пять часов, и те, кто не вернутся в дом к чаю, останутся без него, так что я постучусь в дверь миссис Фелтон и посмотрю, не удастся ли мне заставить ее спуститься.

— Мисс Брэнд не в доме?

Элиза открыла рот, чтобы сказать «нет», и вновь его закрыла, потому что как раз в этот момент она увидела Мэриан Брэнд, идущую по лужайке, и Ричарда Каннингема, шагающего чуть позади. Часы пробили пять, когда они поднялись по двум низким ступенькам и вошли в кабинет.

Мэриан сказала:

— Мне ужасно жаль, что мы опоздали. Мы были на пляже, и я заснула, а Ричард пошел прогуляться. А когда мы поднялись, наткнулись на Мактавиша, который ловил кузнечиков.

Элиза хмуро ответила:

— Он это любит, — и отправилась наверх к Инне Фелтон.

В доме по другую сторону стены с отъездом начальника полиции и инспектора Криспа установился покой воскресного дня. Ни одна из двух домашних работниц не приходила по воскресеньям. Миссис Вулли приготовила еду и оставила для них, и они могли или съесть ее холодной, или самостоятельно подогреть. Она не возражала против сверхурочной работы по субботним утрам, но никогда не работала ни в субботу вечером, ни по воскресеньям, что никого не радовало — ведь им приходилось самим себя обслуживать. Для Флоренс Брэнд это была причина для глубокого разочарования, хоть в доме и была Пенни, которая выполняла всю работу по воскресеньям. Кэсси Ремингтон помогала от случая к случаю, если можно назвать помощью то, что она вечно сновала туда-сюда и критиковала то, что делали другие. Но Флоренс ни к чему никогда и пальцем не притрагивалась. К трем часам дня в воскресенье она уже сидела с двумя подушками под спиной, положив ноги на скамеечку для ног в гостиной, которую делила с сестрой. На ее коленях всегда находилась книга, но очень редко она бывала открыта. Обычно это была какая-нибудь очень скучная книга. В тот день это были «Некоторые главы жизни пастора из Уэссекса, рассказанные им самим». В пять часов миссис Брэнд, скамеечка для ног и пастор из Уэссекса занимали все то же положение, что и в три.

Воскресная вечерняя программа мисс Ремингтон была несколько иной, нежели у сестры, но такой же неизменной. Она всегда варила для себя большую чашку крепкого кофе, которую уносила к себе в спальню. Когда она ее выпивала и съедала шоколадку, то приступала к любимому занятию — тщательно исследовала свой гардероб, примеряя различные платья, и экспериментировала с кремами для лица, пудрами и даже с помадами. Она никогда не была в полной мере уверена в том, как смотрится ее помада вне ее комнаты. Ей не нравилось ощущение помады на губах и ее вкус, но возможности этого косметического средства приводили ее в восторг. Позже она обычно снимала платье, надевала халат и ложилась в кровать. В пять часов именно в этот воскресный вечер она приколола брошь и сняла через голову аметистовую цепочку. По воскресеньям они не пили чая до пяти часов, обычай, сложившийся так давно, что теперь уже никто не помнил, что послужило причиной. А произошло это потому, что когда миссис Мартин Брэнд давала уроки в воскресенье после полудня в Фарне, она могла прийти к чаю вовремя только к пяти часам.

Мисс Кэсси, глядя на свое отражение в зеркале, слегка склонив голову набок, от всей души надеялась, что Пенни не забудет поставить чайник. «К сожалению, она готова позабыть обо всем на свете, когда ее голова занята Феликсом. В самом деле, то, как она за ним бегала, было просто смешно. В наше время девушки нисколько не заботятся о том, как они выглядят со стороны, — ни врожденной гордости, ни самообладания. Может, Феликс думал бы о ней побольше, если бы она не всегда вертелась у него под ногами, готовая на все», — думала мисс Кэсси.