Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - Себ Фальк

замечают, что такое лечение рекомендовал не только Уильям Холм, но и Гилберт (Гильбертин), английский врач, тоже упомянутый в списке рекомендованной Чосером литературы. Но другой доктор, которого Чосер также не забыл назвать, изучил дизентерию намного глубже; это французский ученый по имени Бернар из Гордона. Бернар завершил свой монументальный труд, «Лилия медицины», в 1305 году: к тому времени он уже 22 года читал лекции на ведущем на тот момент факультете медицины в Монпелье. Книга предназначалась прежде всего его младшим коллегам: Бернар подробно излагает основы и не касается методов, применить которые мог только опытный врач. Сжатое и удобно скомпонованное повествование охватывает все мыслимые недуги человека с головы до ног. «Лилия медицины» пользовалась невероятной популярностью и к концу Средневековья была переведена на дюжину языков[419].

Бернар горел желанием разобраться в путанице гастроэнтерологических симптомов и хворей, в которой дизентерию не отличали от других разновидностей кишечных расстройств. Он выделил и описал 17 видов патологических истечений, классифицировав их по пораженной части брюшной полости, причине – внешней или внутренней, роли гуморов, связи с другими органами и так далее. Глава начинается с классификации причин болезни, в число которых, признает Бернар, может попасть и само лекарство:

«Дизентерия – это кровавое истечение с воспалением и изъязвлением кишечника. Причины дизентерии и других истечений могут быть как внешними, так и внутренними. К внешним относится плохой воздух, или грубая, острая пища вроде чеснока, лука, уксуса и так далее, или лекарства вроде скаммония, алоэ, мякоти горькой тыквы и тому подобное.

Если болезнь вызвана внутренними причинами, они могут быть либо непосредственными, либо отдаленными. Из непосредственных это может быть едкая, вызывающая воспаление желчь, которая колет и щиплет, или соленая флегма… но если причины отдаленные и кроются в болезнях других органов, то они могут проистекать от головы, принимая форму ревматизма, или же от желудка…»

Далее Бернар подробно обсуждает, как определить, какая часть кишечника поражена. Он анализирует интенсивность и локализацию боли, а также консистенцию, цвет и запах стула пациента. От этих диагностических симптомов он переходит к наиважнейшему – к прогнозу:

«Все брюшные расстройства и любой стул, возникающий вследствие слишком горячей желтой или черной желчи, который, будучи вылит на землю, пенится, как уксус, или если мухи на него не садятся: если такое наблюдается с самого начала болезни, то она смертельна… Все расстройства, при которых пульс неровный или слабый, а прием пищи или снадобий не облегчает состояния, смертельны…»

Но ситуация не безнадежна, поскольку далее Бернар переходит к полному списку терапевтических воздействий:

«Во-первых, если состояние пациента позволяет, выпустите кровь; затем очистите организм согласно состоянию гуморов. Если причина болезни – желчь, очищение следует проводить желтым миробаланом; если соленая флегма – кабульским миробаланом, а если черная желчь – индийским. Приготовьте его на дождевой воде, добавьте трагакантовую и аравийскую камедь, а также изюм. Если [причина] – соленая флегма, дайте больному очень горячий уксус, в других случаях давайте холодный. Затем успокойте язвы овсяным отваром, гороховым супом, водой из-под соленой рыбы, медом или розовым маслом…

Если причина болезни кроется в верхней части кишечника, лекарство нужно принимать через рот и прикладывать снаружи к пораженной области. Если же проблема ниже, сделайте клизму с несоленым почечным жиром козленка или чем-то подобным…»

Перечислением списка назначений Бернар не ограничивается, его заботит и общее благополучие пациента. Все побочные факторы, способные повлиять на здоровье, считались «неестественными». Их подразделяли на шесть категорий: сон, воздух, еда и питье; физические упражнения и реабилитация; насыщения и выделения, а также чувства. Они были «неестественными» в том смысле, что не относились к основным функциям организма. Добросовестные врачи заботились о самочувствии пациента, поддерживая в равновесии все эти составляющие здорового образа жизни. Поэтому Бернар рекомендует применять при лечении дизентерии средства, способствующие сну, такие как шафран, опиум и белки яиц. Понимая, что больные могут принимать пищу только малыми порциями, он рекомендует им «еду, которая питает и в малых количествах, такую как яички петуха, жирная куриная печень, полужидкие жареные яичные желтки, дрожжевой белый хлеб, жареный рис со снятым молоком; нефильтрованное вяжущее горькое вино с холодной дождевой водой»[420].

Мы привыкли относить лекарства и еду к двум совершенно разным, непересекающимся категориям. Таблетки в блистерной упаковке с инструкцией по применению, которые выдает вам фармацевт в аптеке, ничем не напоминают свежие зеленые яблоки, сияющие глянцем на полках супермаркета. Но эта граница не всегда была такой четкой. Вспомните чосеровского Доктора, который был «раз навсегда своей диете верен», избегал крайностей и предпочитал легкоусвояемую пищу. В тех же «Кентерберийских рассказах» есть история о молодом причетнике, который, надеясь на взаимность, жевал корицу, чтобы освежить дыхание. Многие продукты питания ценились не только за вкус, но и за вклад в здоровый образ жизни. Обычная соль, писал Исидор Севильский, раскрывает аромат блюда, возбуждает аппетит и, повышая удовольствие от пищи, делает человека счастливее. Исидор даже предполагал, что и само слово «здоровье» (salus) как-то связано с солью. Консервированный имбирь применяли в качестве приправы, но врачи ценили его за свойства тепла и сухости, а также за способность разжигать сексуальное желание. Монахов в их тихих трапезных одолевали другие диетические заботы: злоупотреблять мирскими удовольствиями им запрещалось, но и чрезмерное постничество не шло на пользу ни душе, ни телу[421].

Естественно, не все лечебные средства можно было приготовить из доступных пищевых продуктов. Поведав читателям рецепт лекарства из чечевицы, сваренной в дождевой воде с молоком и чуточкой уксуса, Бернар из Гордона не забывает упомянуть и о легендарной панацее – средстве от всех болезней. «Надо сказать, – пишет он, – что териак очень хорош при чрезмерных выделениях и особенно эффективен в случаях, когда причина болезни кроется в холоде». Териаком называли сложную смесь, составленную из нескольких десятков ингредиентов, список которых менялся от рецепта к рецепту. Первоначально его применяли как антидот при отравлении ядами или при укусах животных. Основным его компонентом, как сообщает нам Бернар, было мясо змеи – той самой иерихонской змеи тирус, что подвигла Жана де Сент-Амана на изучение магнитных свойств. Считалось, что этот специфический состав обладал силой, превосходящей суммарную силу его компонентов. Со временем териаку стали приписывать самые разнообразные свойства; память о его почти безграничных возможностях сохранилась в английском языке. Выражение snake oil («змеиное масло») сегодня означает «шарлатанское зелье» – средство от всех болезней, а слово treacle («патока»), производное от «териак», первоначально значило нечто более многокомпонентное и близкое к медицине, чем простой сахарный сироп[422].

За такими сложными лекарственными составами врач мог обратиться к фармацевту – или даже вступить с ним во взаимовыгодное сотрудничество.

Как только он болезнь определял,

Он тотчас же лекарство назначал,

А друг аптекарь эту рецептуру

Вмиг обращал в пилюли и микстуру.

Они давно тем делом занимались

И с помощью взаимной наживались.

…

А впрочем, тратился он неохотно,

Со дней чумы сберег мешочек плотный;

И золото – медикамент целебный –

Хранил, должно быть, как припас лечебный[423].

Этим ироническим намеком на связь алхимии и медицины Чосер дает нам понять, что мотивы Доктора не всегда бывали чисты и благородны. При этом поэт упоминает и о терниях на стезе врача, сообщая, что деньги свои он заработал в дни чумы. Доктора, конечно, можно попрекнуть тем, что он наживается на несчастьях пациентов, но, пользуя заразных больных, он серьезно рисковал собственным здоровьем. Альтернатива – бежать из зараженной местности – была, вероятно, соблазнительна, но в таком случае его наверняка обвинили бы в пренебрежении долгом[424].

Чосер не единственный автор XIV века, подозревавший, что врачи сговариваются с аптекарями и обманывают страдающих пациентов. Его друг Джон Гауэр в написанной на французском языке всего за несколько лет до Крестового похода Деспенсера поэме «Зерцало человеческое» предъявил медикам развернутое 60-строчное обвинение. Вот его начало:

Кого понять не в силах я, так это