Созвездие ворона - Дмитрий Вересов

— Никаких животных мы с собой не повезем! — сказал он категорически. — Если ты полагаешь, что я прихвачу с собой слоненка или жирафенка…

— Круто было бы! — на мгновение она задумалась над такой перспективой. — И мелкота наша была бы в отпаде!

— Что это за слог! — поморщился он. — В Европе нахваталась? Авантюристка! Ты хотя бы в музеях бывала?

— Угу! — нахмурилась Нюта.

Лачуга Северина была почище всякого музея. Мои университеты. Как все-таки обидно, если он и правда оказался предателем. Никому нельзя верить. Конечно, она сама виновата, такая прорва денег — соблазн. Интересно, устояла бы она на его месте? Наверное, нет. Во всяком случае та, прежняя Нюта. А что касается нынешней, то она еще сама себя не успела толком изучить. Знала только, что время безумных авантюр осталось позади. Словно кто-то свыше шепнул — хватит! Хватит испытывать судьбу, девочка!

А-а, в Африке горы вот такой вышины!

(2)

Этот человек прибыл предыдущим рейсом. Самолеты в недавно перестроенном аэропорту республики приземлялись несколько раз за сутки. Туристический сезон заканчивался, тем не менее после посадки здесь было порядком народа. Разного рода служащие обоих цветов кожи, какие-то модели с детской наивностью озирающиеся по сторонам и щебечущие, словно птички. Или идиотки. Человек, заметив камеру сопровождавшего их фотографа, напрягся. Впрочем, вряд ли дадут ему здесь снимать. В подобных местах очень ревностно относятся к проблемам безопасности. Он хорошо знал это по своему опыту — чем захолустнее местечко, тем свирепее полицейские. Один из них расхаживал неподалеку. Рубашка с короткими рукавами, мускулистые руки, кобура и блестящие наручники. Девицы-модели, заметив его, принялись шушукаться с таким видом, словно все, что они говорили, было непристойно. Негр улыбнулся, обнажив ряд белоснежных, как в рекламе, зубов.

Человек с презрением посмотрел и на него, и на восхищенных девиц.

— Господин Пабло Васкес!

Он снял темные очки, чтобы таможенник мог сравнить его лицо с фотографией в документах. Документы были фальшивыми, но лицо настоящим. Он трепетно относился к собственной внешности и решился бы на пластическую операцию только в случае крайней необходимости. И имя. Человек менял фамилии, как перчатки, но имя оставалось неизменным. Это тоже было принципиально. Отойдя от стойки, он сразу нацепил очки, однако его лицо успело привлечь внимание.

Васкес нравился женщинам. И сразу по прибытии в страну он имел возможность лишний раз в этом убедиться. Уже в аэропорту к нему приблизилась молодая женщина из тех, кого легче уложить в постель, чем настоящую проститутку.

— Простите, — обратилась она к нему с неопределенным акцентом, возможно, скандинавским. — Мне кажется, вы тоже впервые в Африке!

Васкес ничего не ответил, но это ее не смутило. Она слышала, как он разговаривал на английском с таможенником — значит, должен ее понимать.

— Меня должны были встретить, — продолжала женщина, и Васкес машинально отметил, что она лжет. — Возможно, вы поможете мне добраться до гостиницы! Вы не могли бы снять очки, я заметила, у вас очень красивые глаза!

Она улыбнулась. Он представил себе гостиничный номер, смятые простыни, сплетенные тела, пот, женские стоны. Было жарко.

— Я недавно перенес операцию и должен ходить так весь реабилитационный период, — сказал он, не ответив на улыбку. — Извините, но меня ждут дела!

Собеседница презрительно скривилась. Васкес не сомневался, что она записала его в гомосексуалисты, но ему это было до лампочки. Дамочка просто не знала, как ей повезло. Кое-кому из его случайных партнерш пришлось отправиться на тот свет — Васкес был профессионалом и свидетелей не оставлял.

(3)

В аэропорту Павел первым делом огляделся, опасаясь, что кто-нибудь из местных корреспондентов американских изданий, прознав о его приезде, уже поджидает их с Нютой. Нет, видимо, американские издания не держали здесь корреспондентов, а всех прочих они не интересовали. Температура была не такой уж и высокой. Возле здания аэропорта в тени их поджидал одинокий джип, за рулем которого сидел солдат. Он был вооружен помповым дробовиком внушительных габаритов, однако Розен получил подробные сведения накануне поездки и вид оружия его не обеспокоил.

— Господин Розен? — солдат отдал честь и скользнул глазами по спутнице Павла.

На Нюте были брюки — из-за которых между ней и Павлом вышла небольшая перебранка, скорее шуточная, чем серьезная. Девушке хотелось надеть шорты. Павлу не хотелось, чтобы солдатня пялилась на ее ноги.

— Боишься, что они забудут о субординации? — спросила она.

— Главное, чтобы ты о ней не забывала. Позволь напомнить, — сказал он, нахмурившись, — у тебя есть кое-какие обязанности!

— Да, сэр! — она приложила руку к голове.

— К пустой-то голове! — сказал он.

— Не такой уж и пустой! — надула губы Нюта.

— Ты не поняла, пустой — значит, без головного убора. В советской, а теперь российской армии честь не отдают с непокрытой головой. Если только речь не о голливудских фильмах, хотя в мамином фильме с этим вроде все в порядке…

— Клевая киношка вышла, правда? Жаль, что нас с тобой на премьере не было… Ну, поскольку мы работаем не на Советы, — сказала она, — то я буду прикладывать руку к своей пустой, как ты выразился, голове. А вдруг на этой самой базе больные солдаты? Я ведь должна буду оказать им профессиональную помощь!

— Не сомневаюсь, что тогда все там примутся симулировать! — сказал Павел. — У них наверняка есть штатный врач!

В споре поколений молодость уступила. Нюта, ворча, что так ей нипочем будет не загореть, облачилась в джинсы. Павел постарался также, чтобы она не забыла о головном уборе. В этой стране он был жизненно необходим.

Поездка заняла много времени. Сержант, сидевший за рулем, оказался на редкость немногословен. Впрочем, отвлекаться ему было нельзя. На улицах города приходилось следить за аборигенами. Дети, перебегавшие дорогу, заставляли Нюту вскрикивать от волнения. Движение здесь никем не регулировалось, как на заре автомобилизации в Европе. Как и тогда, основу движения составлял гужевой транспорт — повозки, запряженные волами. Также наблюдались велосипеды.

На выезде они пропустили автобус, перегруженный африканцами настолько, что казалось — еще немного, и он перевернется. Павел заметил, что сержант был рад убраться из города. Впрочем, здесь их подстерегала иная опасность. Желая как можно быстрее добраться до места, сержант прибавил газу, не обращая внимания на раздолбанную дорогу. Павел постучал водителя по плечу, тот кивнул и сбросил скорость. За городом началась пыльная саванна, слонов или леопардов нигде не наблюдалось. «Унылый край», — подумал Павел.

Через полчаса они добрались до ворот базы, обнесенной забором из гофрированного железа. У ворот их встретили охранник и большой ободранный пес, лежавший в тени у будки. Пес время от времени встряхивал головой, отгонял назойливых мух. Сама база представляла собой несколько казарм, окруженных складскими ангарами. Здесь находилось имущество и техника американского военного контингента. Сам контингент страну покинул, как только закончилась заваруха и власть была передана законному с точки зрения Соединенных Штатов правительству. Здесь остался только батальон, в чью задачу входило поддержание порядка, обучение военному делу правительственной армии и охрана излишков, лежащих мертвым грузом в этих самых ангарах. Судьба железяк пока была не определена. Работа, прямо скажем, не самая тяжелая, но начальник базы Джон Нейдер, которого перебросили сюда из-под Кейптауна, не по-христиански роптал на судьбу всякий раз, как только представлялась возможность. За те несколько лет, что он провел здесь, оживление на базе наступило лишь раз, когда упал этот самый метеорит. Джон Нейдер даже дал несколько интервью, прочитав которые можно было подумать, что падение этого самого метеорита, «малыша», как его иронически окрестили в прессе — его личная заслуга. Статья с фотографией Нейдера висела на стене у входа в его бунгало, рядом с графиком дежурств. По другую сторону от графика можно было видеть постер с обнаженной красоткой, позирующей на фоне пластиковых пальм. В руках у модели была автоматическая винтовка M16. Подпись под фотографией гласила: «Я люблю военных!» Рядом кто-то, возможно сам Нейдер, приписал маркером: «Так приезжай сюда, крошка!»