Прощание с Византией - Алексей Величко

Эта история переполнила чашу терпения царя. Надо сказать, что помимо политических забот император предпринимал постоянные меры для обеспечения материальной независимости монастырей и храмов, неоднократно своими хрисовулами устанавливая особый правовой порядок пользования имуществом (отказ государства от взыскания с него налогов) и доступа царских чиновников в границы обителей. Так, только монастырь Божьей Матери Лемвиотиссы в Смирне получил 5 хрисовулов, защищавших его материальные интересы[359]. Понятно, что такое небрежение его собственными правами со стороны священноначалия не могло не задеть царя.

Не получив долгожданного прощения, император стал употреблять все меры, чтобы лишить архиерея патриаршей кафедры. Однако и теперь он не утрачивал надежды разрешить дело миром, не доводя ситуацию до открытого конфликта. Михаил VIII Палеолог часто собирал у себя во дворце епископов и вел с ними пространные речи, объясняя, почему церковное отлучение негативно сказывается на делах Империи.

«Положение дел в Римском государстве, – говорил им царь, – требует большой свободы, а я ее не имею, вынужденно несу наложенные патриархом путы наказания. Если допущенный мной проступок не подлежит исцелению, может быть, патриарху следует взять в свои руки и управление государством? Я просил у него прощения с искренним раскаянием и настойчиво хотел от него врачества, но он отказал и вместо раскаяния возбудил отчаяние. Тут можно подозревать одну насмешку над царским саном. Мне кажется, патриарх хочет, чтобы я за свой поступок оставил престол и возвратился к частной жизни. Но кому он предлагает передать царство – для меня вопрос. Какие отсюда произойдут следствия для государства – это само собой очевидно. Я не сомневаюсь в духовной мудрости патриарха, какая видна в других его распоряжениях, но в этом деле никак не могу одобрить его. Где, у какого народа произошло когданибудь подобное явление? Какой пример показывает, что иерарх может безнаказанно делать это и у нас? Верность большей части подданных окоченела на маске – как скоро царь унижен, они необходимо становятся дерзки. Разве не Церковью определено покаяние? Разве не на божественных законах основано оно? Разве не врачуете вы многих? А если у вас не стало постановлений о покаянии, то я пойду в другие Церкви и от них приму врачевание»[360].

Последний намек был понятен для всех – василевс угрожал обратиться к Римскому папе для обоснования своего титула и получения полного церковного прощения.

Объективно говоря, Михаил VIII Палеолог был совершенно прав – не случайно практически все епископы согласились с ним и осудили поведение патриарха. Если император не заслуживает прощения – его следовало анафематствовать; но почему тогда имя царя поминалось на Литургии? Если же василевс заслуживал епитимии, то следовало объявить способ и срок покаяния. Очевидно, желая того или нет, патриарх занял третью позицию, сделав императора полностью зависимым от своей воли. Собственно говоря, Палеолог об этом и говорил. Если он не заслуживает царства, то готов понести наказание и даже оставить престол. Зачем же уничижать царский сан? Это была ситуация, когда каждый делал все вроде бы и правильно, и руководствовался добрыми и понятными мотивами, но объективно получался многолетний конфликт – верный признак того, что чтото разладилось в древней «симфонии властей».

Все еще надеясь на мирный исход, василевс отправил к Арсению своего духовника, игумена Иосифа, настоятеля Гализейской обители – очень уважаемого человека, с просьбой разрешить царя от отлучения. В ответ Арсений грубо выбранил Иосифа и остальных посланников и, как говорят, даже наложил на игумена епитимию. Но царя не простил. Более того, запретил в начале утреннего Богослужения петь псалом, посвященный царям. Нетрудно догадаться, что это противостояние должно было скоро закончиться, и результат его, зная твердость характера Михаила VIII Палеолога, легко было предугадать[361].

Поняв, что война объявлена и победу в ней нужно завоевать, император не стал препятствовать, когда несколько архиереев принесли очередную жалобы на патриарха Арсения, обвинив того в нескольких нарушениях канонических правил. Приказом царя был назначен Собор для исследования дела патриарха, и послания разошлись по всей Византийской империи, приглашая на собрание архиереев.

Почувствовав, что участь его предрешена, Арсений явился в один из воскресных дней к царю, надеясь переговорить с ним и отодвинуть печальный конец своего патриаршества. Они добро пообщались, и патриарх решил отправиться в церковь на службу; за ним последовал василевс. Как говорят, моментально в голове Палеолога созрел план разом закончить все дело. Если они вместе войдут в храм, то, получается, патриарх по факту простил его и снял отлучение. Тогда не нужен ни Собор, ни судебные разбирательства. Но патриарх догадался (очень некстати!), грубо одернул императора и выбежал из здания. После такого инцидента всем стало ясно, что патриарх ни при каких условиях не примирится с василевсом, а тот в свою очередь не простит Арсения.

В 1266 г. начался Собор, на котором рассмотрели дело патриарха, обвиняемого, в частности, в разрешении уже покойному Иконийскому султану КылычАслану IV, когда тот с посольством находился в византийской столице, входить в Святую Софию во время Литургии. Хотя многие знали, что турок принял таинство Крещения, но промолчали, поддерживая обвинение. Арсения пригласили явиться на судилище, тот отказался, ответив, что отвергает Собор, созванный велением царя; за что был лишен патриаршества и отправлен в монастырскую обитель. Новым Константинопольским патриархом по приказу императора избрали его давнего сторонника и друга Германа (1266—1267), епископа Адрианопольского[362].

Нужно отдать должное благочестию и смирению патриарха. Узнав о приговоре, Арсений воздал благодарение Богу и сказал своим клирикам: «Дети, Божьей воле нужно повиноваться. Простим друг другу обиды. Охотно ухожу, куда угодно Богу, вы же проверьте книги и ризницу, чтобы не сочли меня святотатцем. Эту одежду, книгу и три золотых, заработанных мною перепиской, беру с собой». Он приготовился и ожидал приказа императора, чтобы удалиться в ссылку в Прикониссу под надзор царской стражи[363]. Моментально вокруг личности опального патриарха образовалась оппозиция, во главе которой стоял епископ Андроник, человек желчный и самолюбивый, монах Иакинф из Никеи и сестра императора инокиня Марфа. Ее дворец стал настоящим центром оппозиции.

Вскоре открылся и заговор, участником которого являлся придворный сановник Франгопул. Провели тщательное расследование – царя очень интересовал вопрос: не состоял ли ненавистный ему Арсений в числе заговорщиков? И хотя тот оказался чистым от подозрений, схваченные заговорщики под пытками оговорили бывшего патриарха. Но общественное мнение настолько было за Арсения, что Палеолог, желая исправить впечатление от ложных обвинений, моментально прекратил по нему разбирательство, передал старцу много денег и прислал ему трех монахов для утешения и бесед[364].