Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - Вера Камша

– А я хотел бы знать, как было на самом деле, – сообщил Ричард, разламывая хлеб. – Я спрашивал тех, кто жил в Агарисе, но там тоже ничего не осталось.

– Правильно, – Эрвин тоже взялся за хлеб, – в Агарис тащили не стихи, а драгоценности, в том числе и чужие. А списки интересующей вас баллады отнюдь не тайна. В Ноймаре она, по крайней мере, есть. В детстве я любил ее перечитывать…

– Кто он? – спросил Эрнани. – Кто смерти зрит лицо?

– Властитель Кэналлоа, славнейший из бойцов, —

Ответил граф фок Варзов, качая головой:

– Мне жаль его супругу. Неравен этот бой…

А всадники на поле уж тронули коней:

В кольчуге кэналлиец, Франциск – в глухой броне…

– Дальше тоже испакощено?

– Только в самом конце. – Вот, значит, как… Франциска победил Рамиро, пока Придд торчал на стене. Рыцаря ославили предателем, предателя записали в мученики, но кровь есть кровь, а честь есть честь. Борраски верны своим королям, какими бы те ни были, Спруты способны только на измены и трусость. Уж не Придды ли вымарали имя Рамиро из баллады, или это сделал кто-то из «навозников»?

– Когда Лаик снова станет «Загоном», пошлю им список баллад, – решил Литенкетте, нарезая холодное мясо. – Поэзия поэзией, но есть тоже надо. Или вы хотите, чтобы я управился с этим окороком в одиночку?

– Не хочу. Чего я хочу, так это попасть в вашу библиотеку. Я готов лично снять копию для Лаик.

– Дриксы не позволят нам заниматься балладами. И вряд ли вы захотите переписывать стихи, когда ваш друг Эпинэ будет воевать.

– Окделлы не прячутся за других! – Напрашиваться в гости во время войны и впрямь неуместно. Другое дело – прибыть с донесением или завернуть после ранения. Тут даже Катари не станет возражать. Боевому офицеру в доме регента ничего не грозит, а «свидание меж двух сражений смягчает женские сердца». – Надеюсь, новый капитан Лаик не будет трусом и подлецом.

– Вы намекаете на Арамону? – уточнил Эрвин. – Он был по-своему полезен.

– Тем, перед кем выслуживался. Вам Свин вряд ли портил жизнь…

Литенкетте пожал плечами:

– При мне в Лаик еще распоряжался полковник Дюваль, но моему брату Арамона жизнь и в самом деле не портил. Он портил жизнь его другу. Свои обиды замечать столь же неприлично, как не видеть чужих… Допекай Арамона нашего врага, братец действовал бы еще решительней.

– Он мог себе это позволить.

– Разумеется. Так же, как и многие ваши однокорытники. Тот же Арно Сэ.

И не только Арно. С Арамоной сцепилось шестеро или, считая Сузу-Музу из камина, семеро. Каждый третий, но двое из трех оказались либо трусами, либо подлецами. Любопытно, куда запирали младшего Ноймаринена и запирали ли?

– Ваш брат поссорился с Арамоной?

– И не раз. Более того, по выходе из Лаик он пробился к Сильвестру. Балбес дышал праведным гневом, а его спросили, стал бы Луи Варден другом Маркуса Ноймаринена, если б не Арамона?

– Варден? – переспросил Ричард. – Варден?!

– Вам знакомо это имя?

– Мне знаком Реми Варден. Предатель!.. Хотя для вас он – герой, ведь он предал Ракана…

– Предал Ракана или не изменил ранее данной присяге? – спокойно уточнил граф. Ричард промолчал. Ссориться он не собирался, тем более из-за ерунды.

– Одного из братьев Луи Вардена в самом деле зовут Реми. – Ноймар не настаивал на ответе. – Луи служил у Эмиля Савиньяка. Он погиб во время Саграннской кампании. Возможно, вы встречались.

– Я не помню такого…

– Жаль, хотя вы и не могли знать всех офицеров. Вы не воевали в строю.

– При Дараме я дрался рядом с Эмилем.

– Сражение не располагает к личному знакомству, а после боя вы вернулись к своему господину.

Говорить о господине хотелось даже меньше, чем о Варденах, сколько б их ни было.

– Вы не досказали вашу историю. Что ответил ваш брат Дораку?

– Ничего. Он ушел. Дворянин должен защищать не только отечество и короля, но и друзей. Именно этот предмет и преподавал Арамона, а вовсе не фехтование, как нам казалось. Свина для того и сунули в Лаик, чтобы он допекал унаров. У него получалось, и Сильвестр сделал его начальником.

Если кто-то выходил из Лаик без друзей и без отечества, в этом виноват был он сам, а не Свин. Мы тоже так его называли – Свин делал все, чтобы унары поняли, что такое дружба и что такое враг… Ладно, дело прошлое. Вы, как я понял, в Надоры не собираетесь?

– Регентский совет ждет известий о беженцах, а причина землетрясений очевидна.

– Я напишу ее величеству и маршалу Эпинэ. Внутри Кольца Эрнани нет условий, пригодных для размещения беженцев, а в Ноймаринен лишние руки пригодятся, не говоря о лишних солдатах. Мои люди будут заворачивать людей в Придду. Думаю, здесь же поставим и вербовщиков. Вы, как доверенное лицо регентского совета, не возражаете?

Чего ж возражать? Мысль удачная, с какой стороны ни глянь. Робер опасался голодных бунтов и ссор между жителями столицы и беженцами. Теперь Иноходец переведет дух и… придумает себе новое пугало.

– Я не возражаю, – твердо произнес Ричард. – Не сомневаюсь, ее величество сочтет ваше предложение разумным.

Руппи сам не понял, что удумали его ноги, нагло протащившие лейтенанта мимо особняка фок Шнееталей. В сговор с ногами вступили нос и глаза. Первый высокомерно устремился к небесам, вторые уставились на противоположную сторону площади, словно завидев там нечто интересное. Влекомый ногами, Руппи продефилировал мимо почти родных дверей, свернул в ближайший переулок и опомнился – в том смысле, что теперь за дело взялась голова. Лейтенант счел разумным сделать круг, выйдя к площади с другой стороны, где и встал, не забыв поправить шляпу и отцепить с пояса кошелек. Обуянный столичными соблазнами провинциал пересчитывает денежки. Понятное дело, как сказал бы мастер Мартин, снабдивший Руппи всем необходимым, от негерцогской шпаги до шейного платка.

Выходя от Файерманов, лейтенант чувствовал себя честным сухопутным дуралеем, вознамерившимся выбиться в полковники. Это смешило, пока в толпе у ворот не заговорили о Готфриде и Гудрун. Дура присягнула-таки, что отец объявил Фридриха регентом. Это с ударом-то! Лосиха врет, но не считаться с этим нельзя и нужно быть очень осторожным. Очень! Руппи старался, потому так и не постучал ни к цур Броккау, ни к Бах-унд-Отумам, ни к Ме́зерицу, хотя вокруг было спокойно. Так же, как и на площади перед домом, где родился Адольф фок Шнееталь.

Кто-то ходил, кто-то стоял и говорил, кто-то ругался. Чуть ли не под ногами у яростно ссорившихся мещан шныряли откормленные столичные голуби. Осознавая собственную значимость, шествовал пузатый лекарь, пара мастеровых тащила лестницу. Пробежала, придерживая юбки, хорошенькая служаночка, споткнулась, потеряла башмак, запрыгала на одной ноге… Руппи резко ссыпал монетки в позаимствованный у мастера Мартина потертый кошель и деловым шагом отправился прочь. В третий раз за день.