Никола Тесла. Портрет среди масок - Владимир Пиштало

Но кто?

Он смотрел на немую сцену. Сгорбившиеся пожарные сворачивали шланги.

Пожарище дымилось и смердело, как обоссанное.

Холодный внешний и теплый внутренний мир опять поменялись местами. По одной из легенд, мир состоит из кусков убитого чудовища. Хаос томится под поверхностью, и все вещи в мире стремятся к беспорядочному совокуплению. Там, где было тепло, воцарился холод, и центр мира опять превратился в ледяную яму.

Тесла чувствовал себя как человек, спускающийся по Ниагаре в бочке.

Ветер обнюхивал его как незнакомца.

Как ведет себя человек, преданный судьбой, тяжко ею ушибленный? Он не чует земли под ногами. Он просто шагает.

Тесла должен был скрыться, чтобы сохранить собственное тело.

Если бы напрягшиеся мышцы ослабли хоть на секунду, дыра в утробе вышла бы за рамки его тела — и он бы растворился в серо-голубой заре.

Душа — пьяная обезьяна, укушенная скорпионом.

«Я тебе уже несколько раз писала, но от тебя все нет ответа», — кричала Свами Шивананде сестра Ангелина из Петрова Села.

— Петрово Село, — прошептал Тесла. — Где это?

«Уж не знаю, что и поделать, коли ты нам ни единым словцом не объявишься», — жаловалась Марица из Риеки.

Письма желтели в шкатулке. На них смотрел бледный мужчина с усиками. Так далеко было это тепло жизни…

— Похоже, вы растворились в воздухе, — озаботилась Кэтрин Джонсон. — Что с вами?

В болезненном трансе он вынужден был обдумывать каждое свое движение: «Сейчас налево! Теперь поверни направо!» Он ничего не мог делать автоматически.

Каждую секунду он ощущал потребность в исчезнувшем.

Может, это люди сожгли его лабораторию?

Он проходил сквозь город как сквозь мираж. Вместе с Эмерсоном он повторял: общество состоит в постоянном заговоре против человечности каждого из своих членов.

«Где вы?» — спрашивала Кэтрин в каждом письме.

Он шел по Бруклинскому мосту, глядя на дымящиеся крыши. Он ходил слушать лекции Вивекананды о «матери религий», индуизме, и о Четырех Благородных Истинах Будды.

— Да, — Вивекананда начинал лекцию тихим, нежным голосом, — Будда, прощаясь со своим верным спутником Чандакой, поведал следующую притчу: «Птицы садятся на одну и ту же ветку и разлетаются в разные стороны. Облака встречаются в небе и расходятся. Такова судьба всех земных творений». Пустота — вот сущность всех вещей, — утверждал мудрец с загадочными глазами. — Боль приходит из-за желания сделать преходящее постоянным. Птицы поют: «Всё временно». Ничто не имеет сущности. Нет ни человека, ни места, с которыми мы в итоге не расстались бы. Стремление к уверенности держит нас в духовном рабстве.

Тесла слушал его с фиолетовой тенью в глазах. Услышанное одновременно и утешало, и ужасало его.

Ветер сотрясал кусты и экипажи, забрасывал бумаги выше крыш. Вокруг него гремел, гудел, ликовал Бруклин. Тесла смотрел в окно, оглушенный примитивной поэзией улиц.

— Атеист тот, кто не верит в себя, — убедительно улыбался учитель с правильным, но маленьким носом. — Вера призывает внутреннее божество. Когда человек теряет веру в себя, наступает смерть.

Пока поезда надземки сотрясали здание, Вивекананда убедительно вздыхал:

— Велик тот, кто поворачивается спиной к этому миру, кто отрекся от всего, кто контролирует свои страсти и стремится к покою.

Для Теслы эти слова были как бальзам на душу. Он всегда сомневался в реальности других людей.

В то время как весь Нью-Йорк спрашивал, куда он подевался, Тесла общался с Вивеканандой, что в некотором роде означало, что он не общался ни с кем.

В безбрежные полдни Бруклина Тесла и Вивекананда беседовали о метафорах. Тесла доверил ему то, о чем никогда и никому не говорил, — как он выдерживает приступы радости, как свет заливает свод его черепа, а когда он меркнет, с ним языком ангела начинает говорить Бог.

Донкихотствующий ученый и коренастый мудрец обнаружили, что у них есть много общего. Вивекананда проповедовал пожизненный контроль над любыми формами сексуальной энергии. Когда мимо его дома проходили нищие, мать была вынуждена запирать его.

— Жалейте, дети мои, жалейте бедных, неучей, угнетенных… — говорил Свами своим ученикам.

Он мог целыми страницами цитировать свои любимые книги, энциклопедии и повторял наизусть то, что слышал всего лишь дважды.

Память Теслы обладала такой же невероятной силой. Даже глубина их глаз казалась одинаковой.

Они беседовали в жидком, флюидном свете, в неверном свете.

— Нет ни человека, ни места, с которыми мы не расстались бы, — повторял Вивекананда. — Однажды, господин Тесла, вы расстанетесь и с собой.

Лица, горы, гранитные здания меняются как облака, только медленнее.

В постоянном исчезновении и возникновении мира растворяются предметы и тела и даже…

Даже та звезда-снежинка, которую вы чувствуете в груди.

И даже душа.

Но это не вся история — это было бы некрасиво.

Константинос Кавафис. Дни 1896 года

— Вы его видели? — спрашивал Стэнфорд Уайт Джонсонов.

— Нет.

— Я оставил ему записку в отеле, — развел руками круглолицый Мартин.

— И?..

— И ничего.

Ассистенты Шерф и Цито, скрестив руки, заявили, что понятия не имеют.

Весь город гадал, где он.

Николе в это время казалось, что он очутился в воде или в зазеркалье. Он ощущал себя как человек в парике из дождя.

Где же он был?

Девочка

Девочка в юбке из бабкиной занавески кормила на Мэдберри-стрит куклу.

Потом отложила сытую куклу в сторону и, не уходя от своего тенамента, уставилась на улицу, поделенную тенью.

Она думала о своей жизни…

Ее отец знал наизусть хасидские молитвы, благословения, заговоры на случай, если увидишь молнию, на запах цветов, на новое платье. Отец проводил время в ешиве с каким-то упрямым литовцем. Едва сойдясь, отец и литовец начинали орать — если не по поводу Маймонидеса, то из-за рабби Нахмана.

— Человека может озарить искра Божия! — кричал отец. — Он может стать великим пророком.

— Но человеку никогда не стать богом! — перекрикивал его литовец.

На столе пирог с капустой, ржаной хлеб и селедка. Довольно на троих, а кормить приходится пятерых. Мало, мало, эгоистичный отец. Мало, сварливый отец!