Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова

– …дважды. Первый – когда сказали, что у вас с женой прекрасные отношения. Второй – когда убеждали, что понятия не имеете, где она может быть.

– Я не…

– Контракт расторгнут, – оборвал его Илюшин. – Аванс остается у нас. Мы улетаем первым же рейсом.

Бабкин беззвучно протиснулся в номер. Гаврилов даже не взглянул на него; лицо его было перекошено.

Странное дело: еще вчера Сергей всей душой приветствовал бы такую развязку. Он готов был даже вернуть выплаченную им сумму и великодушно забыть, что они потратили на расследование время и силы.

Но сейчас в нем поднимался внутренний протест. Где Ольга Гаврилова? Ему хотелось знать ответ на этот вопрос точно так же, как немецкой старухе, что требовательно дергала его за рукав. Он не досмотрел фильм до конца. А если они сейчас уедут, никто не расскажет ему финал.

– Я вас не обманывал!

– Дмитрий Синекольский, – отчеканил Макар.

Гаврилов зашевелил тяжелой нижней челюстью и стал похож на жука, пытающегося перемолоть слишком толстый лист.

– Вы за ним следили. Были в городе. Видели его письма вашей жене.

– Я не…

– Да или нет?

– Видел, – одними губами сказал Петр.

– У вашей жены утром восьмого было свидание, – неприятным голосом сказал Илюшин. – Где ее тело? В скалах? Или вы все-таки ее закопали?

Гаврилов протестующе вскрикнул, но под ожесточенным взглядом Илюшина смолк. Только губы по-прежнему слабо шевелились, словно жили отдельной жизнью на белом как мел лице.

– Вы же знали о Синекольском, Петр Олегович. Следили за ним еще до ее исчезновения. Они часто встречались?

Гаврилов молчал.

– Вы ее ревновали к каждой собаке. Подстерегли восьмого, когда она возвращалась после встречи с любовником, убили. Утром она выскочила из номера босиком, даже не переодевшись, – очень торопилась. Это сыграло вам на руку, когда вы подняли тревогу. «Моя жена не могла не взять свою камеру!» Могла, если она планировала вскоре вернуться. А у нее было мало времени, не больше сорока минут. Видимо, вы плавали меньше, чем обычно, или она не рассчитала…

– Все было не так, – хрипло выдохнул Гаврилов. Пот градом стекал по его лбу. – Зачем бы тогда я нанял вас?

– Сначала я допускал, что вы спятили. Но теперь думаю, с головой у вас все в порядке. Вы хотели, чтобы мы вышли на Синекольского и обвинили его в смерти вашей жены, так?

– Ты с ума сошел!

– Не знаю, правда, как вы собирались это реализовать… И даже предполагать не хочу.

– Я ее не убивал!

Гаврилов вдруг выдрался из кресла и, издав утробный рык, двинулся на Макара с неотвратимостью лавины. Облапив Илюшина, вмяв его в себя, как ребенок игрушку, Петр Олегович забубнил ему в ухо, мерно раскачиваясь вместе с ним:

– Не убивал, богом клянусь… что хочешь бери, только не уезжай… дом есть в Подмосковье, газ проведен, соседи нормальные… возьми! хочешь, прямо сейчас перепишу! Только найди, найди ее… мне бы только поговорить с ней, понимаешь? спросить, почему, зачем она так со мной…

В следующий миг Бабкин разорвал эти дикие объятия. Слегка потрепанный Макар в сердитом изумлении уставился на Гаврилова.

– Совсем вы ополоумели, Петр Олегович.

– Участок… двадцать соток… – бормотал тот, глядя перед собой слезящимися глазами.

– Вы ее прикончили?

– Нет! Никогда! Я бы пальцем ее не тронул!

– Что? – Илюшин фыркнул. – Да вы ее били! Постоянно! Войдете в легенды отеля: даже горничных не стеснялись!

– Что? Горничных?.. Как это, зачем…

– Здесь полно свидетелей вашего рукоприкладства! И попробуйте только мне сказать, что это не так! Вы ей пощечины давали, при всех, не стесняясь!

Гаврилов вскинул голову:

– Ей это нравилось! – отчаянно выкрикнул он.

– Прекратите.

– Клянусь! Она сама меня просила!

– Так оно обычно и бывает, – со знанием дела поддакнул Бабкин. – Живет себе женщина, чувствует – все хорошо, но чего-то не хватает. И просит мужика своего: начисти мне рыло, милый. А то как-то пресно все стало, скучно. Если повезет, он ей еще и пару ребер сломает. Ну, знаешь, бонусом!

Гаврилов бессмысленно уставился на Сергея.

– Оля м-м-меня п-п-просила, – заикаясь, повторил он.

И застыл посреди комнаты, пошатываясь – сутулый, багровый, до уродливости несуразный.

Бабкин мысленно сплюнул.

Однако Макар очень внимательно посмотрел на клиента и, похоже, увидел что-то такое, чего Сергей не разглядел. Он развернул стул спинкой к Гаврилову и сел.

– О чем она вас просила?

– П-подраться…

– Вы практиковали игры? Для… э-э-э-э… оживления личной жизни?

– Нет, – сказал Гаврилов, к которому постепенно возвращался нормальный цвет лица. – Это никакие не игры.

Он чувствовал себя так, будто совершает предательство, выворачивая наизнанку их с Олей жизнь. Это было частное, неприкосновенное, а самое главное – это было только Олино, и он не имел права пускать туда чужаков. Но иначе они бы уехали. Он не мог позволить им уехать.

В свое время ему пришлось долго и мучительно плутать в лесу из недомолвок, намеков и завуалированных требований. На Ольгу словно было наложено заклятье немоты, не позволявшее ей прямо сказать, чего она хочет. Десятки ее провокаций ни к чему не приводили, пока однажды, ощущая себя бестолковой собакой, не соображающей, чего требует от нее любимый хозяин, Гаврилов не ударил ее по плечу.

– Я должен был ее бить, – сказал Петр, не глядя на Сергея с Илюшиным. – Это был как бы… комплекс. Комплекс мер. – Никогда он не ощущал себя глупее, чем произнося это. – Начиналось с пощечины. Потом мог… по спине ударить. По рукам. Это должно было идти по нарастающей. В виде наказания за что-нибудь… как будто она меня спровоцировала. Понимаете?

– Нет пока. Все это заканчивалось сексом?

– Все это заканчивалось тем, что она на меня кидалась, – сказал Гаврилов и поднял на Макара совершенно трезвые глаза. – Как в фильмах… когда героя долго бьют, а потом он встает и убивает всех своих врагов. Это я был ее врагом. Она больше никому не могла это доверить.

Бабкин с Макаром переглянулись.

– Сначала вы ее били, а потом она давала вам сдачи? – уточнил Илюшин. – Это было… наказание? Она в чем-то провинилась и вы ее наказывали?

– Нет. Ничего общего. Я… – признаться в этом было труднее всего, – я не знаю, что это было. Она мне никогда не рассказывала.

– И вы не спрашивали?

Гаврилов закрыл глаза ладонью. Как им объяснить? Оля доверилась ему, и больше всего он боялся нарушить хрупкое равновесие, к которому они так долго шли. Его постоянно мучил страх – страх, что она все-таки уйдет, потому что он так и не понял, что за человек каждое утро просыпается и каждую ночь засыпает рядом с ним.