Богема - Дафна дю Морье

– Правда? – спросила Мария. – Как похоже на Папу.

– Наверное, это очень забавно, – сказал Найэл. – Некоторые эпизоды моей жизни я бы не прочь увидеть снова.

– Некоторые, – сказала Мария. – Но не все… Как ужасно, когда близится сцена, в которой показывается нечто постыдное, и некто знает, что через несколько минут увидит абсолютно… ну да ладно.

– Все зависит от того, с кем был этот некто, – сказал Найэл. – В театр надо идти одному? Папа не сказал?

– Нет, не сказал, – ответила Селия. – Я думаю, одному. Хотя, возможно, в сопровождении нескольких святых и ангелов. Если там есть ангелы.

– Какая невыносимая скука для ангелов, – сказала Мария. – Хуже, чем быть театральным критиком. Просидеть чью-то бесконечно длинную жизнь с начала до конца.

– Я в этом не уверен, – сказал Найэл. – Не исключено, что подобное зрелище доставляет им удовольствие. Чего доброго, они даже предупреждают друг друга, когда ожидается что-нибудь особенное. «Послушай, старина, сегодня вечером мы увидим нечто потрясающее. В восемь пятнадцать Мария Делейни».

– Какой вздор, – сказала Мария. – Будто святые и ангелы похожи на стариков из провинциального клуба. Они выше того, о чем вы говорите.

– Значит, не стоит и возражать. Они не более чем ряд кукол.

Дверь отворилась, и мы, все трое, приняли застенчивый вид, как делали в детстве, когда в комнату входили взрослые.

Это была Полли. Она просунула голову в полуоткрытую дверь – одна из ее привычек, которая приводила Найэла в ярость. В комнату она никогда не входила.

– Детки просто прелесть, – сказала она. – Сейчас они ужинают в своих кроватках. Хотят, чтобы вы поднялись к ним и пожелали спокойной ночи.

Мы понимали, что это выдумка. Дети прекрасно обошлись бы и без нас. Но Полли желала, чтобы мы их навестили. Увидели их аккуратно расчесанные блестящие волосы, красные и голубые ночные рубашки, которые она купила в «Даниел Нилз»[49].

– Хорошо, – сказала Мария. – Мы все равно поднимемся наверх переодеться.

– Я хотела помочь вам выкупать их, – сказала Селия, – но мы заговорились. Я не думала, что уже так поздно.

– Они спрашивали, почему вы не пришли, – сказала Полли. – Не следует надеяться, что тетя Селия будет постоянно бегать за вами, объяснила я. Тетенька Селия любит поговорить с мамочкой и с дядей Найэлом.

Просунутая в комнату голова исчезла. Дверь закрылась. Быстрые шаги застучали по лестнице.

– Хороша затрещина, – сказал Найэл. – В голосе целое море осуждения. Уверен, что она подслушивала под дверью.

– Я действительно чувствую себя виноватой, – призналась Селия. – Купать детей по выходным моя обязанность. У Полли так много работы.

– Не хотела бы я видеть Полли в партере нашего театра, ничего хуже нельзя и придумать, – заметила Мария. – То есть с тех пор, как умер тот, другой. На все, что бы я ни делала, она смотрит с нескрываемым осуждением. Так и слышу, как она вздыхает: «Ах, мамочка. И чем это мамочка занимается?»

– Посещение театра имело бы для нее образовательное значение, – сказал Найэл, – открыло бы новые горизонты.

– Не уверена, что она поняла бы хоть половину, – сказала Селия. – С таким же успехом человека, не различающего звуков, можно было бы привести на симфонию Брамса.

– Чепуха, – сказал Найэл. – Полли понравилась бы бутафорская мебель.

– Почему Брамса? – спросила Мария.

На лестнице снова послышались шаги. На сей раз более тяжелые. За дверью гостиной шаги помедлили, затем двинулись дальше, в столовую. Послышался хлопок – из бутылки вынули пробку. Чарльз переливал вино в графины.

– У него все еще плохое настроение, – сказала Мария. – Если бы все было в порядке, он зашел бы в гостиную.

– Не обязательно, – прошептал Найэл. – С вином у него связан целый ритуал, нужная температура и прочее. Надеюсь, у него еще осталось немного «Château Latour»?

– Не шепчи, – сказала Селия. – Словно мы в чем-то провинились. В конце концов, ничего не произошло. Просто он ходил прогуляться.

Она торопливо обвела взглядом комнату. Да, все на местах. Найэл уронил пепел на пол. Она растерла его ногой по ковру.

– Идемте, надо переодеться, – сказала она. – Что мы жмемся здесь, словно преступники.

– Я чувствую себя совсем больным, – сказал Найэл. – Наверное, простудился. Мария, можно мне взять поднос к себе в комнату?

– Нет, – ответила Мария. – Если кто и будет ужинать наверху, так это я.

– Поднос вам не нужен, ни тому ни другому, – сказала Селия. – Вы ведете себя как маленькие дети. Мария, ты же привыкла улаживать домашние неурядицы, ты ведь не Найэл?

– Я ничего не привыкла улаживать, – сказала Мария. – Мой путь всегда был устлан розами.

– Значит, настало время пройтись по терниям, – сказала Селия.

Она открыла дверь и прислушалась. В столовой было тихо. Затем послышался слабый булькающий звук жидкости, переливаемой из бутылки в хрустальный графин.

– Капитан Кук подмешивает яд в лекарство, – прошептал Найэл.

– Нет, это мой желудок, – так же шепотом ответила Мария. – На репетициях он себя всегда так ведет. В половине первого, когда я уже проголодалась.

– Этот звук напоминает мне те кошмарные дни, когда мы приехали в Колдхаммер погостить у родителей Чарльза, – сказала Селия. – Сразу после медового месяца Марии. Папа еще сказал лорду Уиндэму, что вино пахнет пробкой.

– Леди Уиндэм приняла Фриду за мою мать, – сказал Найэл. – Стихийное бедствие с начала до конца. Фрида не закрыла кран в ванной. Вода протекла вниз и испортила потолок.

– Ну конечно, теперь я вспомнила, – сказала Мария. – Вот когда все, должно быть, и началось.

– Что началось? – спросила Селия.

– Как что? То, что Чарльз стал ревновать к Найэлу, – ответила Мария.

Когда принимались за игру «Назовите троих или четверых, кого вы взяли бы с собой на необитаемый остров», никто не выбирал Делейни. Нас не выбирали даже поодиночке. Мы заработали – и нам кажется, не совсем справедливо, – репутацию трудных гостей. Мы терпеть не можем останавливаться в чужих домах. Мы ненавидим усилия, необходимые для приспособления к новому укладу. Дома, которые не принадлежат ни одному из нас, или места, где мы не застолбили участок, такие как жилища врачей, приемные дантистов, комнаты для ожидания на вокзалах, мы отторгаем от себя, не вписываемся в них.

К тому же нам не везет. Мы садимся не на те поезда и опаздываем к обеду. Суфле безвозвратно погибает. Или сперва нанимаем машину и лишь потом спрашиваем шофера, может ли он отвезти нас за город. Все это влечет за собой лишние волнения. Ночью мы засиживаемся допоздна, по крайней мере Найэл, особенно когда под рукой есть коньяк, а по утрам лежим в постели до начала первого. Горничным, если таковые имеются, хотя в прежние времена обычно имелись, с трудом удается попасть в наши комнаты.