Забытые по воскресеньям - Валери Перрен

каждое утро, каждый день, каждую неделю, каждый месяц, каждый год были похожи друг на друга как две капли воды. Менялась только одежда, которую она носила.

Она поднимается по лестнице и едва не поскальзывается. Слишком много воска на ступеньках. Арман говорит, что их дом напоминает каток. Из спальни Алена и Аннет доносится шум. Наверное, она встала к Жюлю. Проклятая соска!

Открыв дверь в свою спальню, она только что не подпрыгивает: Ален сидит на ее кровати. Неподвижно. Последний раз такое было в двенадцать или тринадцать лет, он заболел свинкой и чудовищно мучился, рыдал и весь горел, а она не нашла слов, чтобы утешить своего ребенка.

– Что случилось, малыш? В чем дело?

Ален не отвечает и долго смотрит пустым взглядом на стену с семейными фотографиями.

Эжени зажигает свет. Спрашивает: «Тебе дать попить?» Ален бледен, как полотно. Кажется, что он смотрит в пропасть у себя под ногами. Она никогда не видела сына в таком состоянии. Из двух братьев Ален самый веселый, пылкий, говорливый, ее любимчик, ее солнышко, входя в дом, он обнимает мать и начинает кружить ее в танце. Арман всегда больше тяготел к закрытому и спокойному Кристиану. Ален – старший, если так можно сказать. Арман говорит, что ему удалось договориться о финише со своим братом.

Эжени подходит к сыну, щупает лоб, потом руки – они ледяные. Накидывает ему на плечи шаль, вид у него растерянный. Зрелище и впрямь странное: Ален, ее взрослый сын, в футболке с надписью Nirvana на груди и красной шали в цветочек, сидит под снимком молодого блондина в полосатых кальсонах. Он как будто увидел привидение, потом вдруг встает и, прежде чем закрыть за собой дверь, поворачивается к матери и спрашивает, очень тихо:

– Значит, ты ничего не видела, мама?

Она не понимает. Не видела чего?

Эжени идет за Аленом по коридору, видит, как он заходит в их с Аннет и Жюлем комнату и захлопывает дверь. Она не решается даже постучать. Внук и невестка спят, нельзя их будить.

Где Арман? Наверное, не мог уснуть и отправился побродить. Его все чаще мучит бессонница. Он изменился, стал очень замкнутым.

Эжени ложится, но уснуть не может, вспоминает сына, сидящего на кровати. Вчера он был в порядке. Смешил их. Подбрасывал Жюля на коленях. Может, у него неприятности на работе? Он жалеет, что уступил свою половину магазина брату, чтобы уехать в Швецию? Или тревожится из-за первого в жизни расставания с Кристианом?

«Значит, ты ничего не видела, мама?»

Нет. Она задает не те вопросы. Не умеет рассуждать. Ни работа, ни переезд не могут так расстроить человека. Он увидел что-то такое, чего не должен был видеть.

«Значит, ты ничего не видела, мама?»

Арман возвращается в спальню в четыре утра. Чем он занимался с часа до четырех? Она закрывает глаза, не шевелится, задерживает дыхание. Он ложится рядом, и она чувствует, какое горячее у него тело. На улице он не был.

– Откуда ты явился?

Арман не отвечает. Лежит спиной к ней. Она зажигает лампу, смотрит на него. Он в рубашке, а не в пижаме. В красивой, одной из тех, которые носит по воскресеньям. Что он делал одетым среди ночи? Арман лежит неподвижно. Молчит. Эжени привыкла, она знает, что означает эта реакция: «Я – главный».

По сути дела, он смотрел на нее и видел раз в жизни: в день бала. В день выбора. Она всегда оставалась «внутренней» женщиной, не той, на которую смотрят. Арман никогда не мог пожаловаться на дырявый носок, его постиранное и тщательно отглаженное белье лежало на полках в шкафу, дом содержался в безупречном порядке, еда была приготовлена и подана на стол к его возвращению с работы. Он ни разу не сказал ей спасибо, а если и разговаривал, то впроброс – о политике, спортивном журналисте, певце, телеведущем. Арман намеренно вел себя так, как будто они не составляли пару, а были каждый сам по себе. И ей часто хотелось преодолеть дистанцию и присоединиться к нему.

Эжени смотрит на сильную спину мужа и вдруг делает нечто из ряда вон выходящее: резким движением сдергивает простыню. Арман в трусах. Не в пижамных штанах. Он поворачивается, и она видит в его глазах гнев и стыд. Он не ударил ее ни разу в жизни, но она всегда боялась его.

Рубашка на Армане застегнута не до конца, и Эжени видит его мускулистое тело. Они всегда занимались любовью в темноте, и она знает его тело на ощупь и по запаху. Заниматься любовью… Он только что занимался любовью. От него воняет любовью. Его лицо, волосы, руки, взгляд пахнут другой женщиной. Но ведь Арман не выходил из дома? Она смотрит на мужа и задыхается от ужаса.

«Значит, ты ничего не видела, мама?»

Глава 65

Я приезжаю в «Гортензии». Жо собирается домой. После ночного дежурства она выглядит осунувшейся, но сразу заговаривает об Элен: ее вещи сложены, в 14:00 комнату № 19 займет другой постоялец. Все имущество ждет в кабинете мадам Ле Камю, когда за ним заедет дочь Элен.

– А у тебя какие новости? – спрашивает она.

– Вчера я была в больнице. Она по-прежнему в коме, думаю, тело дало сбой.

– Ей девяносто шесть лет, Жюстин, так что чуда ждать не приходится.

– Как же вы мне надоели разговорами о ее возрасте! Элен навсегда останется ровно столько лет, сколько было в день встречи с Люсьеном в церкви!

Жо говорит: «Ты плохо выглядишь…» – спрашивает, все ли в порядке. Я отвечаю: «Не волнуйся, я недавно час говорила по телефону с бабушкой, и она много чего мне рассказала – впервые в жизни. Я даже в детстве не слышала от нее сказок на ночь и совершенно выбита из колеи».

Жо предлагает мне выпить кофе и излить душу. Меня подмывает ответить, что на сей раз ей пришлось бы выслушать не женскую фигню, а истории куда более безумные, типа тех, что так любят в телесериалах. Вместо этого я обнимаю Жо и спрашиваю, как ей удается всю жизнь любить Патрика. Она говорит: «Просто повезло…»

Я поднимаюсь на последний этаж и обнаруживаю, что чайка улетела. Мне впервые в жизни тоже хочется исчезнуть. Бросить работу, дом и начать другую жизнь.

Раздевшись в гардеробе, прохожу мимо комнаты мсье Поля. Дверь приоткрыта. Уже много месяцев Ворон не звонил семьям забытых.

Кто-то наклонился к мсье Полю и говорит ему что-то на ухо,