Цирк чудес - Элизабет Макнил

падает на пол, поджимает ноги, словно ожидая, что Джаспер пнет его ногой. Он сжимает кулаки. Он мог бы дать отпор, если бы захотел, сокрушить Джаспера одним ударом. Он мог…

Голос Джаспера прерывается, и он отворачивается.

– После всего, что я для тебя сделал, после всего, от чего я тебя спас, после Дэша…

– Подожди, – умоляет Тоби. – Пожалуйста…

Но Джаспер исчез, растворился в темноте.

Тоби снова остается один, один, пока дождь грохочет по крыше. Он стягивает штаны; его ноги покрыты вонючей грязью. Он смотрит на свои мощные бедра с цветами и виноградными лозами, и что-то внутри него ощетинивается в безмолвном протесте. Он помнит гордость, которую испытывал, проталкиваясь сквозь толпу, запах свежей выпечки в воздухе, прилавки с пряниками и курганы с каштанами – он помнит, как все смотрели на него и дивились его виду.

Он представляет дом и густой лес; жену и их ребенка. Он мог бы стать куратором выставки, заполнить комнату аккуратными рамками с маленькими истинами, с историями, которые он один записал. Мертвец, сломанная винтовка, мечущаяся в беспорядке армия. Палатки, похожие на скомканную бумагу. Он представляет себя в центре событий, щелкая пальцами, как шоумен, раскрывающий фокус, скрытый за мировым сговором, обнажающим правду за ложью, о которой он рассказывал. Тогда он вспоминает, что он сделал и с тех пор хранил в тайне от всех. Дэш. Он натягивает одеяло на голову и прижимается к колючей ткани щекой, все еще влажной от дождя.

Нелл

Нелл ведут по коридорам шириной с дом, потолки которых поддерживают розоватые пилястры. Лакей движется быстро, и ей приходится почти бежать, чтобы не отстать от него. Вверх по мраморной лестнице, перила перекатываются, как морские волны. Потом еще коридоры, на этот раз шире прежних, обтянутые полосатым зеленым атласом. Пока они идут, сопровождающий роняет короткие инструкции: «Никогда не обращайся напрямую к королеве, не поворачивайся спиной», – но тут Нелл спотыкается о ковер, не прибитый к полу. Все выкрашено позолотой, отполировано до блеска, и Нелл видит сотни миниатюрных копий себя, отраженных в дверных ручках, в глянцевых карнизах на зеркальных стенах. Ее бедра с родимыми пятнами, дублет и панталоны с луной и звездами. Она дергает за швы, пытается стянуть их ниже по ногам. Если бы только на ней было платье или штаны; если бы только Тоби или Стелла были с ней! У нее не было времени переодеться после шоу: едва она сняла с плеч тяжелые механические крылья, как Стелла велела ей забраться в карету и поскорее уехать, пока Джаспер не увидел ее. Что-то пошло не так, хотя она не понимала, что и почему; она попросила Стеллу найти Перл и накормить ее перед сном.

Ее проводят в комнату размером с цирковую трибуну. Скульптуры вдоль стен ухмыляются, как армия обезглавленных врагов. Она делает глубокий вдох.

В каминах ревет огонь. Она видит крутобокие вазы и чаши на подставках, придворных в широких галстуках, которые суетятся вокруг, словно испуганные мыши. Потом поворачивается к стене, не понимая, куда нужно смотреть. Там есть лепной фриз с пигмеями и крошечными человечками, похожими на муравьев. Бробдингнегцы, читает она, но это ничего не значит для нее. Великаны и карлики, гладкие луга, словно отутюженные простыни.

Потом чужая рука ложится на ее руку, и ее подталкивают вперед. Там, в конце галереи, стоит королева. Когда формальности соблюдены – поклоны, взаимные представления, – она чувствует себя так, как будто за ней наблюдают через стекло. Несколько месяцев назад она гнула спину в поле, копала землю совком. Она касается запястья, чтобы обрести утешение в собственной телесности, напомнить себе, что она не разобьется.

– Значит, ты – Королева Луны и Звезд, – говорит королева.

Нелл кивает. Она гадает, ожидают ли от нее, что она скажет что-нибудь занимательное, станцует джигу, или расскажет анекдот, или вынет цветок из-за уха у королевы. На ум приходят бессмысленные распевы Хаффена Блэка – цирюльник брил лысых сорок по два пенса за дюжину, натирал капустным пудингом, но они все равно ловили колики в лапше…

– Твое лицо, – говорит королева. – Можно потрогать его?

Нелл не отвечает. У нее нет слов. Но женщина уже протягивает руку, прижимая мягкую ладонь к ее щеке.

– Похоже, здесь нет подвоха. – Она довольно откидывается на спинку стула с легкой улыбкой на лице. – Я разбираюсь в обманщиках.

Она поворачивается к лакею.

– Приведи мне животинку. Полагаю, у нее и Лунной Нелли общий портной.

Придворный возвращается со спаниелем, на шее у которого розовая лента. Белый пес с большими коричневыми пятнами на шкуре. Его купированный хвост виляет, как маятник.

Собака, думает она.

– Они прямо близнецы! Мои дворцовые зверушки. – Королева подается вперед и хлопает в ладоши. – О, как забавно! Если бы только Вики и Берти могли видеть это! Пожми ему лапу.

Нелл тянется вперед, как марионетка, как будто она может только подчиниться. Она хватается за собачью лапку.

– Добрый день, как поживаете? – произносит королева писклявым голосом, который, как понимает Нелл, должен принадлежать собаке. Спаниель скулит, извивается, чешется от неудобства. Все взгляды обращены на нее, как будто она последняя сардинка на тарелке. Что-то, что еще можно сожрать.

– Чудесно! Просто восхитительно, – говорит одна из фрейлин. – Какое забавное маленькое чудище!

Она имеет в виду собаку, говорит себе Нелл, однако все смотрят на нее. Она до сих пор не произнесла ни слова. Она похлопывает себя по груди, как будто надеясь найти там запертые слова, готовые вырваться наружу. Но она слышит только гулкое биение своего пульса.

Джаспер лишил меня голоса, думает она, но быстро качает головой, пытаясь избавиться от абсурдной мысли. Она думает о морской колдунье, о ее доме, построенном из костей потерпевших кораблекрушение моряков. Она вырезала Русалочке язык разделочным ножом.

Я принадлежу публике, сказала Стелла.

Ее плечи саднят от крыльев, глубоко врезавшихся в кожу. Как кровоточащие ноги Русалочки, ступавшей словно по острым лезвиям.

– Ты должна снова навестить меня, – говорит королева. – Ты мне нравишься.

С этими словами Нелл отпускают, и она возвращается вниз по роскошной лестнице и длинным коридорам. Пятнистые мраморные колонны как будто начинены мясным фаршем. Она представляет, как человеческую плоть пропускают через мясорубку и превращают в фарш. Ноги кровоточат. Она вспоминает рот пожирательницы огня Бонни, опаленный горячими углями там, где истончился кожаный мундштук.

Вызвана карета, и дождь тяжко бьет по крыше, как ледяной град. Она ничего не видит через запотевшее окошко. Когда лошадь останавливается в парке развлечений, она прыгает с подножки, уклоняясь от потоков воды. Земля превратилась в трясину. Ее волосы липнут к лицу. В ее фургоне горит свеча, и, когда она распахивает дверь, не удивляется, что Джаспер ожидает ее.

Очертания фургона расплываются. Она не думает о боли в запястьях; она не думает о том, как она должна бороться, как налилось свинцом ее тело. Но ее мысли возвращаются к узкому галечному пляжу, масляной лампе, сети и скользкому морскому существу, пульсирующему в ее руке. Нужно оглушить кальмара, чтобы убить его, воткнуть спицу в щель между его глазами. Он не бьется в руках и не мечется, как макрель. Рыбу легко убить, если осторожно засунуть большой палец ей в рот и отвести