Одержим тобой - Ellen Fallen

Мне кажется, я знаю, где он может находиться, и это обидно. Догадки абсолютно не обоснованные, но вполне себе реальные. Папа разливает красное вино, я себе наливаю морс, чтобы не отличаться от всех по цвету содержимого бокалов. Мой папа произносит речь, я теряю интерес к окружающим, и только один человек заставляет меня быть собранным и надевать маску радости и счастья. Бри сидит, повернутая всем телом ко мне, и внимательно осматривает мое состояние. Молчаливый обмен информацией, она поддерживает меня и тоже переживает, где он. Но не может ничего сказать. Протягиваю к ней руки, она подается телом вперед и пересаживается ко мне. Предлагаю ей кусочек мяса, она немного откусывает и тянется за свеклой в форме сердечка. Удивительно, как малявка готова есть этот овощ, клянусь, в любом виде. Я отварила ее только для Бри. Вообще, многое готова сделать для этого ребенка, чудеса просто. И то, что Доусон, скорей всего, у ее матери, вне сомнений. Мне кажется, я перестаю любить, когда вся семья в сборе, обязательно что-то случается.

– Держи своего зайку. – Моя мама передает пушистую игрушку, совсем похожую на ту, с которой не расставалась Бри.

– Где ты ее нашла? Я весь дом перерыла пару дней назад. Она испарилась в буквальном смысле, – говорю я.

– Мы пошли в магазин, и там Бригитта выбрала этого пухляша. – Хмурюсь, верчу в руке игрушку. В таком случае, где другая?

Пока мой отец рассказывает Гаррету, отцу Доусона, о своей работе, то, как мы лопухнулись с разводом. И сколько таких случаев, слушаю их в пол уха. Меня нервирует, что нет парней, бесит, что Доусон решил навестить ее, бесит все происходящее.

Бри дает мне зайца, совсем как тогда – успокаивает. С тревогой сжимаю мягкую игрушку, которая намного мягче той, что была. Внутри нее словно маленькие шарики поролона, их миллионы, отчего игрушка просто перекатывается в пальцах.

– Что это, черт возьми? – возмущается мой отец, когда оступается и подгибает ногу.

Я резко поднимаю голову на него, в руках все еще катаю антистресс, крепче прижимаю к себе ребенка. У меня напрягается все тело, что-то происходит не так. – Эта штука так больно впилась в мою ногу. – Он показывает одну из фасолин, что я находила с утра, всем находящимся в помещении.

– Дай-ка посмотрю, Гаррет, очки, пожалуйста, подай. – Мама Доусона берет в руки шарик и рассматривает. – Да это же семена клещевины. Смотри, они очень похожи на клещей.

Мама хмурится, смотрит на меня и ребенка.

– Она не могла их съесть? Эллисон, это рицин, – один из самых опасных ядов в мире. Хватит 20 штук, чтобы умереть в течение 5–6 часов, ребенку того меньше. Откуда они здесь? Эллисон!

Кажется, я провалилась пальцами в мягкий живот зайца. Излишне сильно зажала ребенка, вытянулась струной. Мне становится тяжело дышать, все очень похоже на заговор. Яд в нашем доме, у человека, который терпеть не может возиться с растениями. Я не собираю эту дрянь по улице в целях выращивания, но при этом, не менее 50 штук вытащила из пылесоса, и еще не все.

– Я не знаю. – Отдаю Бригитту Гаррету и встаю из-за стола. – Я без понятия. Но этим усеяна вся квартира.

Быстрым шагом иду в кухню и хватаю телефон, в руках остается этот дебильный заяц, которого, кажется, я начинаю ненавидеть. Песня знакомого рингтона слишком близко, иду на его звук, пугаюсь, когда на небольшом пуфе, в прихожей, сидит темная фигура. Его голова прислонена к стене, ноги расставлены в стороны, может показаться, что человек спит. Отключаю вызов и присаживаюсь рядом с Доусоном. Он поворачивает голову и рассматривает меня.

– С праздником, любимая, – его голос очень хриплый. – Прости, что без подарка. Я пытался…

Его голос срывается, и он замолкает. В повисшей гнетущей тишине, опустив голову, он раскачивает в прозрачном пакете зайца, того, которого мы потеряли. – Он очень грязный, постирать бы… Вит ставит машину, я был не в состоянии вести…

Протягиваю руку и забираю у него игрушку, нажимаю на живот старого зайца, и он абсолютно пуст. Моя догадка, предчувствие – все сбылось.

– Она умерла? – даже зная его ответ, все равно спрашиваю.

Он, молча, кивает головой. Наверное, тут слова лишние, поэтому я прислоняюсь к его плечу головой и обнимаю за талию. Мы сидим тут, в тишине, вдали от всех, погруженные в свои мысли, не зная, что еще можно сказать. Я всегда знала, что, если человек захочет покончить с собой, он это сделает любым из ужасных способов. Но страшней всего то, что мать заставила носить чистый яд внутри игрушки все это время. Когда эти семена появились, неизвестно. Мне страшно даже думать о том, что было бы, если Бри взяла в рот эту гадость. Или именно на это и надеялась ее мать, что она пойдет за ней… Я не знаю, но это очень страшно. Уверенна, Доусон сейчас думает о том же. Как Ханна, человек, который с первого взгляда втерся в доверие, показала себя, как хорошая, заботливая мама и друг, может быть внутри такой жестокой. Что двигало ей, и так понятно, но зачем так со всеми нами? Она навсегда испортила праздник Любви для меня, моей семьи и своего ребенка.

– Она оставила это тебе, конверт открыт, так как приезжала полиция. Они должны были прочесть. – Доусон протягивает мне белую бумагу, испещренную буквами, но я не могу сегодня читать. Может, и никогда не прочитаю…

– Что показывает вскрытие? – спрашиваю я его и откладываю конверт в сторону.

– Сильнодействующий яд, но в желудке ничего нет. – Доусон встает, подает мне привычно руку, и мы проходим к шумной компании наших гостей. Родители сразу понимают, что случилось нечто ужасное, но ни один из них не сеет панику. А все потому, что на огромном столе на носочках стоит маленькая девочка и изображает танец маленького лебедя.

– Странный образ стать родителями на день святого Валентина, – произношу я, завороженная маленькой белокурой Бригиттой, которая чем-то напоминает меня детстве.

– Под стать празднику. – Муж целует меня в висок, на его губах появляется улыбка, адресованная только его семье, которую он одержимо любит.

Бывают в жизни тропинки, настолько вытоптанные, что ростки травы просто не успевают пробиться сквозь толщу земли – так часто ты посещаешь это место. Бывают люди, которых ты не можешь забыть, потому что они были действительно достойными стать незабываемыми. Бывает, ты любишь приходить в место, где тебя посещают все хорошие воспоминания, и не важно, что человека уже давно нет. Я стал задумываться, что же надо сделать при жизни, чтобы и потом тебя вспоминали только добром? И как преподнести все так, чтобы даже если ты где-то оступился, тебя не забыли. С уверенностью могу сказать, что для этого нужен человек, который сохранит это для вас. Такой, как моя Элли.

Я помню, что впервые мы пришли сюда с Бригиттой и Эллисон восемь лет назад. Маленькая девочка сидела на руках у моей жены и рассматривала странную надпись на каменной плите. «Любимая мама», что значили эти слова для маленького ребенка? Весь мир – это мама, но она не была в том возрасте, когда это понимают. Это сейчас она плачет, когда читает ее, тогда она не представляла, сколько тепла хранят эти буквы. Какую силу несет это слово «мама» для каждого из нас. Мы не стали рассказывать подробности смерти Ханны, старались сохранить только хорошее в сердце девочки. Эллисон вложила столько сил и любви в малышку Бри, что теперь она источает собой добро и милосердие. Рассказы о родной маме, обрывки фотографий, которые Эллисон скачала в архивах интернета, хранятся в альбоме. Все, что знает малышка о своей маме, работа Эллисон. Забота, уход, воспитание, операции по коррекции слуха, вживление кохлеарного имплантата, бесконечные занятия у логопедов и дефектологов – это все моя Эллисон. Она выгрызает для этого ребенка все, что жизненно необходимо, охраняет, как собственное чадо, обожает до такой степени, что больше уже некуда. Ее материнская любовь похожа на поклонение. Ожидал ли я такого от человека, который громче всех кричал, что не стоит в очереди за детьми? Ответ и без того очевиден, но при этом лучше нее нет никого. И не будет. Она может плюнуть на себя, но сидеть до последнего над каким-то заданием, чтобы решить сначала самой, а потом спокойно донести ребенку, как сделать это верно. Она даже выучила язык для глухонемых, чтобы помочь ребенку. Это стоило тех бессонных ночей, потому что придало уверенности ребенку. Сколько она с Бри лежала в больницах, посещала разных врачей и терпеливо верила, что все получится. Я помню, когда малышка впервые заговорила, мы не сдержали слез, это было очень сильно эмоционально. Результат любви Эллисон теперь стоит перед нами, склонившись над могилой родной матери, чтобы положить букетик маргариток, которые она специально срывает в поле только для Ханны. Я все еще вижу в этом неуклюжем подростке маленькую девочку с кудрявыми волосами и зелеными глазами. Ее голосок раздается не часто. Но он подобен нежному звону колокольчиков.