Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев

— Вот мудаки, — выругался Чекменев, имея в виду контрразведчиков и военных начальников Кавказского округа и всех российских спецслужб сразу. — Чем они там вообще занимаются? Проморгали, ну пусть теперь сами и расхлебывают. Я им помогать не намерен.

Правительственные органы очень ревниво относились к ведомствам, подчиненным Великому князю, и изо всех сил добивались того, чтобы их влияние не выходило за пределы Москвы и Московского военного округа.

То, что происходило между ними, нельзя даже назвать соперничеством между равновеликими структурами, борющимися за авторитет и влияние на одном и том же поле. Фактически ведь разведуправление, которым руководил Чекменев, являлось обычной штатной структурой армейского уровня, и то, что оно незаметно превратилось в подобие полноценного Министерства госбезопасности, де-юре нарушало и Конституцию, и другие писаные и неписаные соглашения и традиции.

Разумеется, это вызывало в Петрограде нескрываемое раздражение и соответствующие реакции.

Тарханов уже сталкивался с моментами, когда государственная контрразведка охотилась на спецназовцев князя с не меньшим азартом, чем на настоящих преступников, стоило им только засветиться на «чужой» территории.

Соответственно, и отдел спецопераций, которым уже две недели руководил Тарханов, и «печенеги», составляющие его ударную силу, отвечали коллегам тем же.

Вот почему, собственно, Сергей так стремительно убыл из Пятигорска, прихватив с собой пленника. В противном случае он вполне мог оказаться на положении подозреваемого, а то и обвиняемого. В чем угодно — в незаконном ношении оружия, а главное — его применении, в самоуправстве, да хоть бандитизме, наконец, если подвести под это определение акцию по захвату и вывозу в Москву профессора Маштакова.

А из второй столицы, как в свое время с Дона, — «выдачи нет».

— Хорошо, тут мы их сделали. Теперь — дальше, — выпустив пар, сказал Чекменев. — Мне вчера Розенцвейг насчет вашей беседы с «Кулибиным» излагал, принципов действия «Гнева» и еще какого-то эпизода с тобой лично. Я не все понял.

Что Розенцвейг мог своему старому приятелю и коллеге сюжет и фабулу оперативного мероприятия изложить так, чтобы тот не понял, Сергей не поверил. А если бы даже такое паче чаяния случилось, то Чекменев заставил бы его десять раз повторять, пока не вник бы в суть вопроса.

Значит, опять желает выслушать иную трактовку и составить собственное мнение.

Что ж, можно, скрывать ему нечего, только сам он, наверное, из рассуждений Маштакова понял как бы не меньше, чем израильский разведчик.

У того и жизненного опыта на десять с лишним лет побольше, и образование инженерное или физическое имеется, раз именно ему историей с «Гневом Аллаха» заниматься поручили.

Вадим, тот сразу начал конструировать какие-то свои гипотезы, вон, догадался, как углубить и расширить его воспоминания о визите в другой мир, самому же Тарханову все это казалось если не ерундой, то такой же трудно постигаемой вещью, как, скажем, математический анализ или, прости господи, топология.

Он как-то пролистал подобную книжку. Четыре страницы букв, цифр и символов, потом одна-единственная доступная фраза: «Из чего с очевидностью следует…».

Ага, с очевидностью!

Сергей пересказал Чекменеву все, что запомнил и понял, но от собственных трактовок воздержался.

Счел нужным только добавить, что, по мнению Ляхова, мир, в котором он оказался, расположен где-то после 1968 года, поскольку последний «орден комсомола» датирован именно этим годом и связан, очевидно, с пятидесятилетием успешного, в том варианте, большевистского переворота.

— Допустим, допустим, — хмыкнул Чекменев. — Интересно бы было посмотреть. Вдруг да удастся и из этого какую ни есть пользу извлечь. Ладно, побеседуем еще и с профессором, и с твоим приятелем. Не ошиблись мы с ним, в очередной раз убеждаюсь.

— Да уж. Они там не только машинку для допросов изобрели, там и еще что-то намечается…

— В плане прокурорской дочки?

— Дочка и сам папаша — другая статья. Хотя Вадим их уже практически перевербовал.

Они с доктором еще одну штуку дорабатывают. Я так понимаю, для составления психологической карты личности. Якобы может заменить отдел внутренней безопасности и управление кадров в одном лице.

— Вот что делается. Сплошные Кулибины, куда ни плюнь. Так, может, нам Ляхова к себе взять? Должность ему придумаем…

Сергею неосведомленность Чекменева в сути открытий и изобретений Бубнова и Ляхова показалась несколько утрированной. Если уж он распорядился перевести лабораторию Максима на остров, значит, вник и оценил.

Что же касается их разговора в автобусе с Маштаковым, Тарханов был уверен, что Розенцвейг вел его магнитофонную запись. Не такой Григорий Львович человек, чтобы полагаться исключительно на память.

Касательно же вопроса о дальнейшей судьбе Ляхова он ответил категорически:

— Не считаю полезным. Пусть учится дальше. Там от него толку больше будет, особенно исходя из его нынешних знакомств. А нештатно мы с ним и так работаем.

— Тебе виднее. Я его как раз к твоему отделу думал прикрепить. А ты на глазах растешь, капитан. Без всякой Академии дипломатом становишься.

Тарханов не стал в ответ называть его подполковником, хотя их приятельские вне службы отношения такое допускали и в первый момент очень захотелось. Но — вовремя одумался. Что толку? Лучше уж так, кивнуть, принять за обычное панибратство. Или шутку старшего товарища.

Потом же видно будет, «кто кого распнет», как писал в набросках к так и не написанному роману некий Илья Файнзильберг.

— Не забудь, полная распечатка допроса потребуется мне через два часа максимум, — свернул Чекменев аудиенцию. — Князю буду докладывать. Поторопи своих ребят. А на будущее — твой кабинет — напротив моего. Пойди посмотри, что там делают. Есть вопросы или предложения — не стесняйся. ХОЗУ оформит в лучшем виде. Сейчас мы на коне!

Тарханов посмотрел предназначенное ему обиталище. Поменьше, конечно, чем у Чекменева, но тоже метров в тридцать квадратных. Окна всего два, но выходят они прямо на Боровицкие ворота и мощенную брусчаткой аллею, обсаженную вековыми голубыми елями.

Недурно.

И тут же привычно подумал, что и как огневая позиция его кабинет хорош. Стены — пушкой не пробьешь, сектор обстрела великолепный, и в случае необходимости пути безопасного отхода обеспечены.

Рабочие уже закончили циклевать специальной машинкой паркет с необычно крупными плашками, готовились его лакировать.

В прихожей лежали рулоны обоев, имитирующих тисненую кремовую кожу. Мебель пока не подвезли, но и за этим задержки не будет, заверил Сергея десятник.

С неожиданным чувством неприязни к себе самому он подумал, что окончательно принял чужие правила игры и согласился с навязанной ему ролью. А ведь совсем недавно он был боевым офицером, не выносящим тыловых чиновников, и уж тем более — жандармских. И вот уже сам стал им.