World of Warcraft: Вол’джин. Тени Орды - Майкл Стэкпол

Тиратан ненадолго замолк, ковыряя грязный ноготь. Он не поднял глаз, даже когда начал говорить:

– Ты побывал в моей шкуре в Сердце Змеи, когда меня коснулась энергия Ша Сомнения. Ты видел человека, который отдал мне приказ. Человек, которого ты спас, – это Морелан Ванист, его племянник. Мой отец тоже был его охотником, как и его отец, и мы всегда находились в услужении семьи Ванистов. Болтен Ванист, мой лорд, – тщеславный человек, а его супруга – коварная старая карга. Вот почему он так полезен для Штормграда: если где-то идет кампания, он только рад к ней присоединиться, чтобы убраться от жены. Хотя Болтен и сам известный манипулятор. У него всего три дочери, каждая – замужем за амбициозным человеком, которому обещаны владения тестя, если они ему угодят. И все же, когда он уезжает, регентом становится Морелан.

Вол’джин наблюдал, как на лице человека меняются эмоции. При словах о служении семьи ярко светилась гордость, но ее тут же проглотило отвращение к семейным перипетиям его повелителя. Тиратан явно служил, как мог, но такому лорду, как Болтен Ванист, невозможно полностью угодить или доверять. Прямо как Гаррошу.

– Любого другого Ша Сомнения разорвал бы на клочки. Они бы усомнились, достойны ли жить. Они бы в мгновение ока погубили себя, не в силах принять решение, потому что ша убедил бы их, что любой выбор – неверный. Прямо как мул между двумя равно аппетитными стогами сена, они бы умерли с голоду посреди изобилия просто потому, что не могли бы принять решения. – Человек наконец поднял глаза – усталость опустила его плечи и отпечатала возраст на лице. – Для меня Ша Сомнения стал свечой во тьме жизни. Я сомневался во всех и в тот миг узрел истину всего.

Вол’джин поощряющее кивнул, но хранил молчание.

– У меня есть дочь, четырех лет от роду. В последний раз, когда я был дома, она хотела рассказать мне сказку перед сном. Она рассказала о пастушке, которой нужно было справиться со злым охотником, для чего она обратилась за помощью к доброму волку. Я узнал сказку и мысленно объяснил себе эту смену ролей влиянием некоторых гилнейских беженцев, поселившихся в нашем городе. Но, когда меня коснулся ша, я узрел истину.

Моя жена была этой пастушкой – такой доброй и нежной, такой невинной и любящей. Как ни странно, я встретил ее, когда охотился на стаю волков, выслеживающих ее стадо. Не знаю, что она увидела во мне. Для меня же она была совершенством. Я ухаживал за ней и завоевал ее сердце. Она – величайшая победа в моей жизни.

К сожалению, я убийца. Я убиваю, чтобы прокормить семью. Убиваю, чтобы сберечь страну. Я ничего не созидаю, только уничтожаю. Это снедало ее душу. Это ее устрашало – знание, что если убийство дается мне так легко, значит, я могу убить кого угодно. Моя жизнь и все то, что у меня было, мало-помалу питалось ее жизнелюбием. – Человек покачал головой. – А правда, друзья мои, в том, что она права. В мое отсутствие, пока я исполнял свой долг, она сблизилась с Мореланом. Его жена умерла много лет назад при родах. Его сын дружит с моими детьми. Моя жена за ним присматривала. Я ничего не подозревал или, быть может, ничего не хотел видеть, потому что, если бы видел, понял бы, что он лучший отец для моих детей и лучший муж для моей жены, чем я сам.

Тиратан покусал нижнюю губу.

– Когда я его увидел, то понял, что Морелан решил, услышав о моей смерти, тоже доказать свою храбрость. И он пришел в Пандарию, а дядя воспользовался им, словно фигурой на доске. Его побег докажет все, что нужно доказать. Он станет героем. Он отправится домой и будет с семьей.

– Но это твоя семья, – Вол’джин изучил лицо человека. – Ты их еще любишь?

– Всей душой, – человек провел руками по лицу. – Мысль, что я никогда их больше не увижу, постепенно меня убивает.

– И все же ради них ты готов отказаться от своего счастья?

– Все, что я делал, я делал, чтобы им жилось лучше, – Тиратан поднял взгляд. – И это наверняка к лучшему. Отчасти я стрелял лучше, чем обычно, чтобы Морелан понял, что это я. Убийство – мое дело, Вол’джин, и делаю я его хорошо. Достаточно хорошо, чтобы убить даже свою семью.

– Ты принял очень сложное решение.

– Я сомневаюсь в нем каждый день, но не передумаю, – зеленые глаза Тиратана сузились. – К чему эти расспросы?

– Мне тоже предстоит очень сложное решение. Похожее на твое, но куда большего масштаба. – Тролль тяжело вздохнул. – Что бы я ни выбрал, страны истекут кровью и погибнут многие.

Доказав, что они друзья лучше, чем, как считал Вол’джин, он заслуживает, три товарища смирились с тем, что тролль поделится с ними тайной, когда будет готов.

«Они верят, что я приму правильное решение. И я его приму. И отвечу за последствия. Но отвечу не один».

Команда зандаларов с удовольствием пытала Вол’джина, но в пределах разумного. Четырех пленников прилично кормили – из одного котла, но сперва подавали еду двум пандаренам и человеку. Вол’джину доставались объедки – жалкие, пригоревшие ко дну котелка и остывшие к моменту, когда наставала его очередь. Если его друзья отказывались, не ел никто, так что Вол’джин советовал им не спорить.

Точно так же их выводили в полдень на палубу, глотнуть свежего воздуха, тогда как его сажали на носу до рассвета, чтобы он промок от набегающих волн. Вол’джин терпел невольное купание и ожесточенный ветер без жалоб, втайне радуясь, что время, потраченное на привыкание к стылому монастырю, окупилось сполна.

Помогало и то, что, пока он там стоял, сами зандалары прятались в местах посуше и потеплее.

Вол’джин оказался на палубе, когда корабль прибыл к Острову Грома. Портовые строения казались новее всего остального и отличались признаками зандаларской архитектуры. Слева воины носили на склады порох и другие припасы. Он не знал, пусты приземистые здания или полны, но даже наполовину заполненные, они могли бы хорошо снабжать армию долгое время. Вол’джин подозревал, что раз пленники прибыли с генералом Као, значит припасы разгружают только для того, чтобы перенести на корабли для отправки в Цзоучин.

Как только судно причалило, четырех пленников начали подталкивать по трапу к телеге с быками. Это была не более чем повозка для сена, но на нее накинули парусину, чтобы пленники лежали вместе в душной темноте. В полотне нашлись протертые участки, которые можно было расширить большим пальцем до дыр. Вол’джин и остальные изучали остров, пока повозка ехала по дорогам, вымощенным камнем – по большей части битым, а не целым.

К своей досаде, Вол’джин видел слишком мало, но и это «мало» рассказало ему слишком многое. Учитывая, что тролль находился на палубе, когда они прибыли, снаружи должно было быть утро. Вместо этого казалось, что на улице час ночи, а единственное толковое освещение давали проблески молний. Их свет озарял сырой болотистый пейзаж, где на каждой сухой кочке находился армейский шатер или павильон. По пути Вол’джин сумел разглядеть некоторые штандарты, и обнаружил, что их больше, чем ему бы хотелось.

Возможно, это был нарочитый фарс зандаларов – расставить столько палаток вдоль маршрута телеги, – но Вол’джин в этом сомневался. Зандаларам бы не пришла в голову идея о таком обмане. Они бы никогда не поверили, что враг, забравшийся так далеко, сможет сбежать с дезинформацией, и не допустили, что какой-либо враг может против них устоять. Обман при таких условиях был бы просто недостойной тратой времени.