Ловцы пыли - Ила Опалова

– А Кристина? Она же для Миши тоже была опасна? Почему он ее не убил?

– Очень опасна! Но она Мише нравилась, и он придумал интересную комбинацию: используя Кристину как приманку, чтобы избавиться от ставших опасными сообщников. Одного он убил в парке, второго в клинике. Но там он встретился с другом Кости Осокина – Славой Олиным. Тот разыскивал Костю и Кристину. Пять тысяч из ставки были его. У него была копия карточки. Пришлось и его убить.

– А убитая в доме Миши женщина? Его соседка Лида?

– Она должна была стать мачехой Миши. Вообще в этом деле не обойтись без психиатрической экспертизы. С одной стороны, поступки Михаила выглядят безумными: он твердит, что мачеха – это плохо, это зло, утверждает, что она хотела выгнать его из комнаты. С другой стороны, он задумал хитрый план. Избавившись от мачехи, он решил покончить с убийствами и навести подозрения на Гареева, который очень для этого подходил, потому что провожал Коробову в вечер убийства. Миша задушил мачеху, причем так, чтобы осталось две странгуляционные полосы, спустился с балкона, встретился с Гареевым и привел его в квартиру к мачехе якобы для встречи с вымогателем. И там ударил его ножом в шею. Он верно рассчитал, что у следствия сложится впечатление, будто Гареев пытался задушить женщину, та освободилась и ударила его ножом, а он, раненный, но живой, опять стал ее душить. И после этого умер. На шею Гарееву он повесил Наташину сережку. Как доказательство того, что тот маньяк. Такую комбинацию мог придумать сумасшедший? – Каратаев посмотрел Ольге прямо в глаза.

– Только безумный мог убить столько людей. И так хладнокровно, – неуверенно ответила Ольга.

Каратаев усмехнулся:

– А вот это парадокс – совмещение безумия, ума и хладнокровия.

Он не решился сказать, что и ее, Ольгу, Миша мог легко убить, оправдав себя словами «несчастный случай». Ей повезло, что она уцелела.

– А Наташина мама? – тихо спросила Ольга.

– Я думаю, она все поняла, когда увидела у Миши ключи дочери с приметным брелоком. Он настолько уверился в своей безопасности, что перестал осторожничать. А может, просто порядком запутался. Клавдия Ивановна попыталась отравить его сулемой. Любой другой на месте такого богатыря умер бы. А он выжил. Интересно, что Михаил совсем не злой.

– Ну да! – подтвердила Ольга. – Я не замечала в нем злости…

– В нем нет ненависти к убитым. Он считает, что все, что произошло, следствие несчастного случая. Необходимость. Нужны были деньги, взял… ну и так далее, – Каратаев помолчал. – Похоже, вы правы: он не совсем вменяем. Сказал: «Я не послушал маму!»

– Она давно погибла!

– Да. Он повторил несколько раз: «Я опять ловил пыль!»

Вязкой паутиной повисла тишина. Через некоторое время Ольга Николаевна наконец устало произнесла:

– Спасибо, что зашли… Рассказали. Извините, мне надо работать.

Каратаев обеспокоенно посмотрел в потухшие глаза женщины и спросил:

– Может, вам лучше сегодня отдохнуть? Вы же сказали, что придет кассир…

– Пока он не пришел, я должна выполнять то, что положено, иначе как я смогу с него спрашивать? – и она попыталась улыбнуться, но углы ее рта по-старушечьи опустились, и лицо вдруг потеряло строгость и красоту. Перед Каратаевым сидела враз постаревшая женщина, потерявшая интерес к жизни. Контраст был таким разительным, что у следователя перехватило горло, и он продолжал стоять перед ней столбом.

– Идите! Вы мне мешаете, – открыто сказала Ольга Николаевна, не заботясь о том, что ее слова звучат грубо, и следователь, резко повернувшись, вышел.

«Наверное, она все-таки поняла, что Мохов мог и ее убить», – думал он, шагая в отделение милиции. Тарас испытывал досаду и злость оттого, что не мог помочь этой обворожительной, такой ранимой женщине. И имя у нее восхитительное: Оль-га. Прямо колокольчик, льдинка в хрустале. Вдруг следователь остановился. Он понял: Ольга уверена, что виновата во всем происшедшем лишь она сама!

Ольга Николаевна вышла из подъезда своего дома. На лавочке сидел мужчина, который серым кусочком штукатурки что-то чертил на асфальте. Рядом лежала ветка пышной сирени. Мужчина поднял глаза, и Ольга узнала следователя Каратаева.

Опять дежавю! То ли жизнь ее такая долгая, что уже ничего нового не может быть и начались повторы. То ли пора все в ней менять.

– Доброго дня, – улыбнулся Ольге следователь.

– Доброго! – с недоумением сказала она. – У вас ко мне еще какие-то вопросы? Вроде все ясно…

– Вопросов нет, – пробормотал Каратаев, поднимаясь. – Шел мимо и случайно увидел вас…

– Случайно? Через стену?

«Он меня принимает за круглую дуру! – подумала Ольга. – Видимо, у них доказательная база рассыпалась, и опять неясно, кто убил…»

– Не совсем… Хотя можно сказать и так, – лицо следователя было на удивление смущенным. – Вы же на работу?..

– Нет, – качнула головой Ольга и поправила упавший на глаза светлый локон. – Хотя на работу тоже надо. Я перекроила рабочий график кассиров, и сегодня в «Локомотиве» будет работать кассир с другой точки. Я устала и хочу отдохнуть. И вообще собираюсь уволиться.

– И я хочу отдохнуть: давно не был в отпуске… – нерешительно отозвался Каратаев. – Вот ищу попутчика в Париж… Не согласитесь составить компанию?

Это было то, чего Ольге хотелось больше всего, но она покачала головой.

– Я не могу поехать.

Легкая тень накрыла лицо Каратаева, он помолчал, и лишь желваки заходили под кожей. Это следовало ожидать. Зачем такой красивой женщине невзрачный следователь? От которого, к тому же, ушла жена…

– Я не подхожу как попутчик? – почти утвердительно спросил он, словно отвечая на свой же вопрос. – Ольга молчала, и он, оправдываясь, заговорил глухим голосом: – Да, я ошибся, первоначально предположив, что причина убийства – пресловутый любовный треугольник. Но это было одной из моих версий… Она лежала на поверхности. Красивый, здоровый самец и две одинокие женщины: одна в том возрасте, когда в сердце не любовь, а влюбленность, скоротечная, как грипп. Одним словом, одна женщина молода…

– Ага. А вторая стара, – подхватила с иронией Ольга.

Ей хотелось поставить Каратаева на место – чтобы врать не начал. И не дать себе поддаться мужской лести. Однако слова, вопреки ее желанию, прозвучали совсем не легко, а страдальчески.

Каратаев внимательно посмотрел на Ольгу. Как она хороша! Глаза цвета виноградной зелени с чуть наметившимися морщинками вокруг, подвижный рот, легко выдающий обиду. Прижать бы ее к себе! Взять на руки и баюкать, как ребенка. Тарас Петрович вдруг почувствовал, что в его сердце за время одиночества накопилось столько нежности, что, если ее не выплеснуть, она может свести его с ума. Никто не может жить без любви! Ведь и грозному льву нужна мягкая львица. И даже самый сильный мужчина нуждается не столько в том, чтобы его любили, сколько в том, чтобы сказать кому-то «люблю тебя», «дорогая», «сладкая моя».