Экслибрис - Росс Кинг

Вилем нахмурился:

— Но как же я смогу?..

— Что?

— Уговорить этих людей проглотить их?

Сэр Амброз озадаченно посмотрел на него и вдруг расхохотался.

— Дорогой мой! — воскликнул он. Вытирая носовым платком щеки и подавляя новые приступы смеха, он производил потрясающее впечатление. — Нет же, нет, дорогой мой. Они предназначаются для вас. Именно вы должны будете проглотить эти семена, если, по несчастью, им удастся схватить вас. О мой Бог!..

На следующий день вечером Эмилию тайно привезли на борт «Беллерофонта», в кромешной темноте провели сначала по укрепленному трапу, а затем помогли спуститься через люк в душный кубрик, на самом нижнем из жилых уровней корабля. Крошечная каюта — очередная тесная келья, в которую ее запихнули, — пропахла порохом, смолой и гнилой трюмной водой. Когда «Беллерофонт» отправился вниз по Эльбе, Эмилия, глядя в единственное в ее каюте оконце, видела, как река становится все пустынней и сердито морщится волнами у берегов. Но вот судно вышло в море, и через несколько лиг пути, когда на горизонте показались песчаные скалы острова Гельголанд, Эмилии уже было очень плохо и она едва ли не целыми днями лежала в своем гамаке, чувствуя, как «Беллерофонт» со скрипом поднимается и опускается на волнах безбрежного моря. Судовой врач навестил ее и дал настойку из имбиря и ромашки. Но она-то, разумеется, знала, что ее болезнь нельзя исцелить травами; это было нечто более серьезное и, кроме того, более чудесное, чем просто морская болезнь.

Рядом с монастырем братства крестоносцев на Харт-стрит в тени здания Военно-морского министерства и башни Тауэр-хилл расположилась церковь Святого Олава. Подойдя к ее открытым настежь дверям, я увидел освещенный свечами неф и толпу расходящихся прихожан. Закончилась вечерня. Я обошел группу людей, свернул за угол и медленно проковылял по извилистой дорожке к церковному кладбищу, чьи ворота венчала пара каменных черепов. Глазницы мрачно взирали на меня, когда я проходил по краю кладбищенского участка, надеясь, что выгляжу достаточно серьезным и почтительным, как того требовало это место, а не как злодей, решившийся на дурную проделку, — которым, судя по всему, я и являлся.

Вчера я нанес визит в Пултени-хаус, и сегодня, второй вечер подряд, Том Монк остался один в «Редкой Книге». Он начал подозревать меня, думаю, в некоем романтическом увлечении — забавное подозрение, хотя и спровоцированное букетиком цветов, который я сжимал в руке. Однако такой ритуал — цветы и кладбище — был вполне обычным. Каждое воскресенье в течение последних пяти лет я на цыпочках входил на кладбище, примыкавшее к церкви Святого Магнуса-мученика, прижимая цветы к груди и пробираясь мимо могил жертв чумы, чахотки и множества других несчастий к знакомой гранитной плите окруженной четырьмя крошечными ромбообразными надгробиями. И с легким уколом печали и вины я осознал, что не заходил на могилу Арабеллы уже довольно давно, со времени получения первого письма от Алетии и путешествия в Понтифик-Холл. Покрепче сжав букет, я неуверенно двинулся вперед.

Большую часть нынешнего дня я провел в Уайтхолле, в канцелярии казначейства, просматривая бесконечные расходные книги и отчеты о доходах от подушного налога. Я надеялся побольше узнать о Генри Монбоддо, прежде чем мне придется встретиться с ним лично. Кто предупрежден, тот вооружен, как любила говорить моя матушка. Я намеревался вернуться в Эльзас и порасспросить Самюэля Пикванса, но боялся, что это вызовет излишние подозрения у аукциониста. Ведь, возможно, они с Монбоддо в сговоре. И поэтому я удовольствовался посещением дворца, доехав до него на лодке вверх по течению по оживленной большим утренним движением реке.

Дворец Уайтхолл в те дни представлял собой беспорядочный лабиринт примерно из тридцати деревянных зданий с соломенными крышами, в коридорах и дворах которых толпились люди, а угольного дыма и крысиного помета было не меньше, чем в любом другом месте Лондона. Едва ли такое обиталище пристало королю, подумал я, или даже его любовницам. Пройдя через множество темных дворов и узких проходов, я оказался возле ряда неприметных просмоленных домов, отведенных для учета и хранения королевской казны. Из справок об уплате подушного налога, в которых указывался род занятий, я надеялся узнать что-нибудь о сделках, заключенных Монбоддо, а из книг местных сборов — имел ли он какую-то собственность помимо Уэмбиш-парка. Думаю, я уже тогда если и не вовсе потерял доверие к Алетии, то, по крайней мере, относился с изрядной долей скептицизма ко всем ее утверждениям. Но это был здоровый скептицизм, уверял я себя. Вера, в сущности, мать обмана. И поэтому мне хотелось отыскать какие-нибудь непредвзятые сведения о деятельности Генри Монбоддо.

Мои поиски оказались долгими и трудными. Мне пришлось просмотреть все книги до 1651 года, прежде чем я нашел хоть какое-то упоминание о Монбоддо, потому что, по моим предположениям, он, как и Алетия, провел последние девять лет в изгнании. Обнаруженные записи полностью соответствовали тому, что рассказала Алетия. Генри Монбоддо, упомянутый как торговец прекрасными книгами и картинами, служил хранителем королевской библиотеки Сент-Джеймсского дворца в течение пяти лет во время царствования Карла I. Однако не было никаких зацепок, указывающих на личность его заказчика, желавшего заполучить «Лабиринт мира». В местных расходных книгах приводились его адреса: Уэмбиш-парк, а также дом в Ковент-гардене — как оказалось, некий заброшенный особняк, который я посетил двумя часами позже. В книгах также упоминалась некая контора в Чипсайде, перешедшая, как я выяснил, во владение серебряных дел мастера, который заявил, что никогда не слышал о человеке по имени Генри Монбоддо.

Перед уходом из Уайтхолла мне взбрело в голову также просмотреть записи, связанные с сэром Ричардом Оверстритом. Он не возвысился в моих глазах, когда я узнал, что он числился законоведом. Но не все же юристы обязательно подлецы, сказал я себе, а сэр Ричард, как оказалось, сделал блестящую и прибыльную карьеру до того, как вынужден был уехать в изгнание в 1651 году. В частном порядке он занимался операциями по передаче недвижимости, а в 1644 году получил должность генерального стряпчего. Позднее он состоял при Морском министерстве и Министерстве иностранных дел, причем, служа по дипломатической части, он был чрезвычайным послом в Мадриде. Он даже входил в состав одного королевского посольства, отправленного в Рим.

Корпя над этими сморщенными документами, я вдруг подумал, не был ли сэр Ричард, как многие из наших мелкопоместных дворян, тайным католиком, а может быть, даже шпионом на службе у Папы или испанцев. Это была дикая мысль, хотя я знал, что в 1645 году в Рим отправилось тайное посольство с целью заключения договора о военной поддержке против Кромвеля в обмен на обращение короля Карла и его советников в римско-католическую веру. Правда, у меня не было никаких сведений относительно того, было ли путешествие сэра Ричарда в Рим связано именно с этой миссией. Да и то немногое, что мне удалось отыскать о Генри Монбоддо, никак не проливало свет на его характер, мотивы действий и даже на религиозные пристрастия. В итоге, поблагодарив клерка за помощь, я отправился в обратный путь по этому обветшалому дворцу к ведущей на пристань лестнице.