1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - Дмитрий Зубов

С точки зрения столыпинского «правосудия» весь расклад дела был налицо! Есть свидетель, пускай это и испуганный малолетний ребенок. И есть евреи. А те, скорее всего, революционеры или бунтовщики, потому что евреи. В общем, дело ясное! Хотя с какой целью Глускер поубивал семью, так и осталось невыясненным. Да этого и не требовалось! Главное, быстро наказать убийцу и навести «порядок» в стране. Царю и Столыпину ведь срочно надо «двадцать лет спокойствия», чтобы Великую Россию построить. Человеческая жизнь на фоне этого мелочь.

В итоге Глускер был приговорен к смертной казни и повешен… Жмакина, как «соучастника», приговорили к каторге, а Толстопятову – в тюрьму. Хотя абсолютно никаких улик против последней собрано не было.

Последние двое осужденных так и погибли бы, вслед за Глускером, если бы в царской полиции не было честных людей. Один из них продолжил негласно заниматься делом Быховских. И спустя два года полицейский чиновник все-таки нашел настоящих преступников. Коими оказались четверо матерых бандитов, в том число трое каторжников. Один из них сознался, что зверское убийство в Почепе было совершено с целью ограбления. «Предстоит пересмотр дела, – констатировало „Русское слово“. – Но Глускера этот пересмотр, конечно, не оживит».

Сколько всего военно-полевые суды умертвили таких вот несчастных Глускеров, история умалчивает. Со времен Петра I Россия не знала такого количества смертных казней от имени государства! Всего же за восемь месяцев своего существования военно-полевые суды, согласно официальной статистике, вынесли 1102 смертных приговора. В апреле 1907 года закон от 19 августа 1906 года автоматически прекратил распространяться на гражданских лиц. Однако военно-полевые суды продолжали действовать на территории Польши и Кавказа. Потом они были заменены на так называемые военно-окружные суды, просуществовавшие до 1911 года. К этому времени в общей сложности было казнено почти 3 тысячи человек.

«Это была суровая мера, но едва ли по существу она может считаться более жестокой, чем западноевропейские или американские суды, где преступник ждет казни долгие месяцы, если не годы», – писал Ольденбург. Мол, мучаются люди, живут после приговора в страхе годами, добиваясь помилований и обжалований, а тут взяли и сразу повесили, даже испугаться не успел! «У нас идет междоусобная война, а законы войны всегда жестоки, – заявлял председатель ЦК Союза 17 октября Александр Гучков. – Для победы над революционным движением такие меры необходимы». «С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может», – писал царь. В оправдание Столыпина его современники, как и многие современные историки, приводили «сравнительные данные». Мол, от рук террористов в 1905–1907 годах погибло около 9 тысяч человек. А тут втрое меньше перевешали.

Однако все эти рассуждения по большому счету сплошное лукавство. Во-первых, помимо повешенных тысячи других были отправлены на каторгу, в царский ГУЛАГ, где многие из них умерли. Во-вторых, к тому же само по себе сравнение убийств, совершенных людьми, одурманенными революционными идеями, и убийств, осуществленных официально, от имени государства и царя, в высшей степени аморально. Одно дело – стрелять в вооруженных бандитов, врагов на фронте, казнить военных за нарушение присяги, и совсем другое – отправлять на виселицу безоружных и уже неопасных для общества граждан. Смертная казнь уже в то время осуждалась во многих странах, как совершенно аморальный способ наказания, а в России с ее православными традициями, где помнили христианские заповеди «не убий» и идеи прощения, она тоже воспринималась очень болезненно. Не случайно даже выжившие жертвы покушений и их родственники нередко лично просили царя о помиловании убийц. Тот же победитель Московского восстания адмирал Дубасов после второго нападения на себя в декабре 1906 года лично ходатайствовал Николаю о помиловании террориста. Однако получил отказ в духе «полевой суд действует помимо вас и помимо меня».

К тому же, как уже было показано, столыпинские военно-полевые суды зачастую отправляли на тот свет совершенно невиновных лиц или же обычных уголовников. Точно так же, как эсеровские боевики часто взрывали случайных прохожих или мелких безобидных чинов, так и власть казнила людей, не имевших ни малейшего отношения к революции и террору. Встав на путь личной мести за раненных бомбой детей, Столыпин в моральном смысле превратился в такого же террориста, только действовавшего от имени государства. И не надо говорить, что на террор всегда отвечают силой. В распоряжении правительства и так было предостаточно видов наказаний для преступников, одна только каторга в Сибирь чего стоит.

Ну а главное, «столыпинские галстуки» не достигли целей, ради которых затевались. Количество терактов и «экспроприаций» во второй половине 1906 года достигло своего пика. Были убиты самарский губернатор Блок, симбирский губернатор Старынкевич, варшавский генерал-губернатор Вонлярлярский, главный военный прокурор Павлов, петербургский градоначальник фон-дер Лауниц и другие чиновники. Всего же за год было убито 768 и ранено 820 представителей и агентов власти. В 1907 году волна терактов и нападений действительно пошла на спад. Однако не из-за столыпинских виселиц (революционеров-фанатиков смерть особо не устрашала), а благодаря изменениям в руководстве партиями и боевыми организациями и смене тактики. Увидев, что убийства перестали устрашать власть и вызывать былое сочувствие в обществе, эсеровские лидеры попросту решили взять паузу. Кроме того, «казни» и «экспроприации» порой стали принимать неконтролируемый характер. Члены партии попросту стали убивать не только для дела, но и ради личной выгоды (например, для устранения соперников в любви или с целью не возвращать карточный долг), а добытые грабежами «для революции» деньги оставляли себе и сбегали.

Кроме того, сама структура революционных партий, сформированная в 1902–1903 годах, не была рассчитана на многолетнюю изнурительную борьбу с режимом. И тем более на то, что этот режим после тяжелых и, как казалось, уже победных битв все же устоит, да еще и перейдет в контрнаступление. К узкому поначалу кругу идейных революционеров примкнуло много не очень проверенных, не очень талантливых, а то и вовсе временно примазавшихся личностей, порой откровенных авантюристов, жуликов и бандитов. Пока борьба в стране шла по нарастающей, внутрипартийные проблемы и борьба отошли на второй план. «Революционное движение породило полную разнузданность подонков общества, революционное движение вырождалось и разлагалось», – справедливо отмечал «Вестник Европы».