Аллегро на Балканах - Александр Михайловский

– Наша греческая армия в Европе не равна никому, – сказал генерал-лейтенант Константинос Смоленскис, тряся пышным красным плюмажем на генеральской каске, – Десять лет назад мы потерпели разгромное поражение от турок, и только давление Великих Держав на Стамбул спасло тогда нашу страну от ужасного унижения лицезреть свою сожженную и разграбленную столицу. Я знаю, что некоторые сейчас храбрятся и размахивают саблями, хотя они же показали свою полную непригодность на полях сражений. Но – нет, нет и еще раз нет. В войну с Россией или с кем-нибудь еще мы можем вступить, только радикально усилив нашу армию, и только в составе большой коалиции, где будем далеко не самым главным партнером. И только тогда, может быть, с барского стола нам упадет какой-нибудь кусок. А пока такой коалиции нет, нам следует привлекать к себе как можно меньше внимания, и, может быть, тогда судьба будет к нам милостива.

Наследный принц Константин – воинственный как бабуин и такой же глупый – понял, в чей огород полетел смачный плевок генерала Смоленскиса. Это он десять лет назад командовал греческой армией в сражениях злосчастной греко-турецкой войны, проиграл все битвы и показал свою полную непригодность для армейского командования. Но раньше наследного принца заговорил премьер-министр Георгиос Феотокис, совмещавший этот пост с обязанностями военного министра – весьма осторожный господин, всю свою карьеру опасавшийся идти на обострение и предпочитавший действовать тихой сапой. Он, так же, как и другие разумные люди, обремененные хоть каким-нибудь количеством серого вещества, понимал, что в силу особенности своего происхождения «из того, что было» Греция не равна никому из своих соседей, и исчезнуть с европейской карты может также легко, как и возникла.

– Я согласен с генералом Смоленскисом, – сказал господин Феотокис, – вступать в прямой конфликт с Российской империей из-за Македонии, Салоник, Смирны или даже Константинополя для нас сейчас смертельно опасно. Русская императрица не испытывает по отношению к Греческому королевству ни малейшего уважения и пиетета, считая нас, несмотря на почти восемьдесят лет существования, несостоявшимся государством, до сих пор находящимся на внешнем управлении – а потому без малейшего колебания отдаст приказ уничтожить нас точно так же, как уже была уничтожена Османская империя. И вы даже знаете, кто будет выполнять этот приказ… Поэтому во избежание бессмысленных потерь отряды борцов за Македонию необходимо отозвать на греческую территорию, а иначе все они там будут перебиты без всякой пользы.

Наследный принц Константин уже раскрыл было рот, чтобы вставить свои пять копеек возмущения, но отец посмотрел на него тяжелым взглядом, заставившим наследника в буквальном смысле сесть на попу.

С мрачным видом король эллинов произнес:

– Недавно я получил от русской императрицы конфиденциальное письмо, содержащее весьма неприятные для меня, но вполне достоверные сведения. Пришельцы из будущего сообщили моей племяннице, что мой старший сын оказался болваном, бездельником и неудачником, проиграл все что мог и был дважды изгоняем с престола. Если дать ему волю, то он разрушит и пустит в распыл все, что я тут создавал на протяжении более чем сорока лет. Да и история с моим убийством фанатиком-анархистом в тех самых Салониках, завоевать которые рвется мой наследник, по мнению русской имперской безопасности, тоже пахнет весьма плохо. Но об этом мы поговорим отдельно. А сейчас я должен сказать, что полностью согласен с генералом Смоленскисом и господином Феотокисом. Греция не будет вступать в конфликт с русскими и болгарами из-за Македонии и Малой Азии, и с благодарностью примет в качестве утешительного приза из рук русской императрицы Эпир, а также право провести на Крите плебисцит по присоединению этого острова к территории Греции. Да будет так. Аминь.

Тишина явилась ответом греческому монарху: никто не посмел ему возразить, даже пока еще наследный принц Константин. Ибо авторитет у этого монарха был непререкаемый – не то что у последующих королей, да и большинство присутствующих были с ним согласны. Конфликтовать с державой, разломавшей Османскую империю будто ветхую халупу, было смертельно опасно, а эти люди еще хотели жить, причем жить хорошо.

26 августа 1907 года, 12:45. Санкт-Петербургская губерния, Гатчина, Большой дворец, рабочий кабинет Канцлера Российской Империи.

Когда стало ясно, что замысел с Ангорским эмиратом претерпел неудачу, императрица Ольга вызвала к себе… генерал-адъютанта Куропаткина, занимавшегося в военном ведомстве вопросами тылового снабжения и материального обеспечения. Там, где не надо было решать тактических и стратегических задач, этот человек был успешен и любим. Вот только на фронт его не стоило допускать, как бы он туда ни рвался. Дров наломает – до конца века печь топить хватит.

И вот о нем снова вспомнили – но не как о командующем на фронтах практически отгремевшей войны, а как о возможном наместнике Анатолии, Великой Армении и Леванта. У генерала Куропаткина уже имелся опыт управления Закаспийской областью (нынешняя Туркмения). И результаты были выше всяких похвал. За восемь лет с 1890 по 1898 годы Закаспийская область из пустынной страны, не имевшей ни дорог, ни городов, со слабыми зачатками торговли и промышленности, с разбойничающим кочевым населением, превратилась в быстро развивающуюся территорию. При непосредственном участии Куропаткина возникли русские школы, была проведена реформа судебной части, привлечены многочисленные поселенцы из Центральной России. А в нашей истории Куропаткину еще довелось поработать Туркестанским генерал-губернатором…

Но тут Туркестан пока обошелся без него, потому что там прекрасно справлялся генерал-лейтенант Субботич. А все потому, что донос, обвиняющий этого достойного администратора в неуместном либерализме, императрица переправила в СИБ с распоряжением «разобраться, кто это там такой умный, что доносы на хорошего человека пишет» (в нашей истории Николай II дал делу ход и отставил Субботича от должности). Но на этот раз эсбисты, выполняя поручение императрицы, во всем разобрались: работа у них такая – разбираться. И в результате выяснилось, что это даже не чья-то злая частная инициатива, а работа турецкой разведки, которой было желательно, чтобы на посту туркестанского генерал-губернатора сидел персонаж, раздражающий аборигенов непониманием местного менталитета и связанными с этим непониманием идиотскими распоряжениями и запретами. А иначе как потом турецкой агентуре поднимать в Туркестане «национально-освободительное» восстание против русской власти?

В итоге, перебрав еще несколько кандидатур (тот же Субботич был необходим на своем месте в Ташкенте), канцлер и императрица решили побеседовать с Куропаткиным. И тот воспринял вызов в Гатчину с трепетом, ибо откровенно трусил в присутствии как пришельцев из будущего, так и самой императрицы и ее брата, потому что все они не укладывались в привычные для него шаблоны. Вот и сейчас этот человек – такой непробиваемо важный, когда имеет дело с людьми, меньшими по чину, или подчиненными – потеет и испуганно косит глазом то на канцлера Одинцова, то на императрицу Ольгу, то на стоящую за спиной государыни первую статс-даму Дарью Михайловну. А ведь те и не собирались его пугать. Но как не выкинуть слов из песни, так генералу Куропаткину не забыть того момента, когда в его начальственный кабинет в Мукдене в сопровождении своих миньонов ворвался Великий князь Михаил и, объятый благородным гневом, разве что не надавал командующему Манчжурской армией по заспанной морде. А тот и не понимал, за что. И до сих пор до конца не понимает.