Раки-отшельники - Анне Биркефельдт Рагде

Она сидела на кровати и смотрела на белый прямоугольник на обоях оставшийся от плаката с Дэвидом Боуи. Дождь стучал в окно. Она налила немного коньяка в стакан, выпила. Как-нибудь надо будет не забыть купить сюда радио, сделать комнату чуть уютнее.

А завтра она начнет разбирать дровяной сарай, наводить порядок в инструментах. С этим она должна справиться. Лишь бы нога у отца прошла, тогда все будет хорошо.

— Может, эти? — сказал он, отодвинув газету на длину вытянутых рук.

— Эти на полдиоптрии сильнее. Теперь ты видишь намного лучше, правда?

— Если бы только в газете было что почитать. Но зачем ты купила так много? Выбросила деньги на ветер.

Она купила целый мешок очков, не меньше пяти пар. Каждая стоила не больше ста крон. Но вместе выходило около пятисот.

— Естественно, я верну те, которые не подошли, обратно.

Она зашла в гостиную к отцу. Он примерял очки несколько раз, ронял на пол и, наконец, остановился в выборе.

Она снова купила венских булочек, каждый день эти венские булочки, они ему уже почти надоели, пусть даже это деликатес. Он скучал по материному овсяному печенью, но все коробки были пусты.

Он начал читать газету, с очками вообще-то было удобнее.

— Спасибо, — сказал он, когда она вернулась и засунула три пары очков обратно в мешок.

— А теперь я буду парикмахером, — сказала она и улыбнулась.

— Парикмахером? Это еще зачем?

— Вы оба похожи на обросших хиппи!

Она обрезала полиэтиленовый пакет и положила ему на плечи, а потом принялась орудовать ножницами, которые мать прятала, чтобы не затупились.

— Давно ты их не мыл, — сказала она. — Наверняка с тех пор, как повредил ногу. Просто патлы какие-то!

— Возьми намочи тряпку, — предложил он. Почему у нее такой веселый голос, чему тут радоваться? Дождь хлещет, хозяйство простаивает, а он сидит.

— Тряпкой волосы? Мы вымоем их потом. Я тебе помогу.

На прошлой неделе она навела порядок в сарае, не спросив его, просто зашла на кухню и поставила его перед фактом. Теперь он ничего там не найдет. А сегодня он случайно заметил ее из кухонного окна, она стояла на стремянке и вычищала шваброй старые листья из желобов на крыше, могла бы сперва сказать ему, что желоба засорились, тогда бы он ответил, что они полны старой листвы и надо их вычистить, и можно это сделать шваброй. А теперь он сидит, прислонив затылок к раковине на кухне, и она возится с его головой, а он чувствует себя идиотом. Она сполоснула волосы и стала вытирать их полотенцем.

— Я сам справлюсь, — сказал он и вырвал у нее полотенце.

— Уши не забудь, — сказала она.

— Мне пятьдесят шесть, я не забуду про уши.

Потом она проделала ту же процедуру с дедом, а отец взял ходунки и пошел в кабинет, чтобы не смотреть на это. Дед сказал, что очень рад; улыбался, когда усаживался на табуретку на кухне с тем же самым мешком на плечах.

Он закрыл за собой обе двери и позвонил Арне из зерновой фирмы. Арне сразу же спросил, как поживает нога.

— Туго. Думал, поправлюсь к первому апреля, у меня новый опорос. Но, похоже, она будет без движения еще долго. Без помощи не справлюсь. Будь все проклято!

Да, крестьянам нельзя долго болеть, все это знают, ответил Арне. Но ему повезло с Каем Рогером, он парень толковый и надежный, и с дочерью тоже повезло. На последние слова Тур не ответил, только заказал количество корма, которое Турюнн и Кай Рогер посчитали необходимым.

— С доставкой. Этот Кай Рогер, черт его возьми, не хочет ездить на моем тракторе. Что за бред!

— Ничего удивительного. Я видел этот трактор, — сказал Арне и засмеялся.

— Кстати, пока не забыл… Ты не собираешься в ближайшее время в винный магазин?

Нет, Арне не собирался, но думал поехать в торговый центр в Трондхейме и мог бы зайти там в магазин, что Туру нужно?

— Две полулитровые бутылки акевита. А остальные здесь… Не хочу, чтобы они видели. Можешь занести мне в кабинет? Заодно прихвати бумаги на освобождение от оплаты за корма за прошлый год, тогда не придется платить почтовый сбор.

Бумаги высланы уже давным-давно.

— Вот как? Значит, лежат где-то здесь в пачке.

Но Арне нетрудно зайти к нему в кабинет, без проблем, он вполне может устроить все дело, и нечего остальным знать про все на свете.

— Да. Все будет отлично!

В тот же вечер сломался телевизор. Турюнн была в свинарнике. Отец все нажимал и нажимал на кнопки, но ничего не происходило.

— Да черт бы тебя побрал!

— Я не виноват, — сказал отец.

— Ты вообще не выключаешь телевизор! Досмотрелся! Я хотел только посмотреть новости и следующую передачу!

— Журнал о природе? — спросил отец, продолжая нажимать на кнопки. Однако экран оставался темным и не оживал.

— Проклятье!

Он придвинулся на ходунках к телевизору. Сверху на белой салфетке стояло высохшее растение в горшке. Он не разрешал ни Марит Бонсет, ни Турюнн выбрасывать его. Теперь он сорвал салфетку, горшок полетел на пол, и сухая земля посыпалась во все стороны. Он стукнул кулаком по телевизору, крепко держась за ходунки второй рукой.

— Попробуй теперь! — сказал он.

Отец стоял, сгорбившись перед телевизором, он включил и выключил его несколько раз. Подстриженные и вымытые волосы образовывали нимб вокруг его лысины.

— Нет, — сказал он. — Ничего.

Тур стукнул еще раз, в телевизоре что-то зазвенело. Отец нажал на кнопку, они подождали, но ничего не произошло.

— Четырнадцать лет ему, — сказал отец.

— Больше в доме нет телевизора, — сказал Тур.

— Да.

— У тебя есть деньги на новый?

— У меня есть пенсия.

— Нет, нет у тебя пенсии. Твоя пенсия у хутора, и ты это прекрасно знаешь. Деньги расходуются еще до того, как поступают.

— Может, Турюнн…

— Черт возьми, не смей решать за других.

Они включили радио на полную громкость, он сидел на кухне, а отец в гостиной, когда Турюнн пересекла двор, а сменщик завел свою огромную смешную машину и выехал на аллею. Она не сразу пошла на кухню, сперва отправилась в душ. Чего она так боится? Ходит в душ после каждого посещения свинарника, она же носит комбинезон и сапоги. Будто бы от этих добрых, здоровых животных может дурно пахнуть!

Свиньи. Если он им не нужен, что ему еще остается…

Он не мог слышать, когда она говорила о них так, словно знала их лучше, словно они принадлежали ей, ему становилось больно. Если так пойдет дальше, пусть забирает хутор. Все хозяйство. Надо ей сказать. Он придвинул газету, тут же обнаружил, что на настенном календаре все еще февраль, скоро все придет в полный беспорядок. Рана под слоями повязок чесалась. Бандаж уже не был таким массивным, как вначале, но все равно до ноги было не добраться. Что зуд может быть мучительнее боли, никогда ему в голову не приходило. Он надел очки и стал читать, не вникая в слова. А по радио началась новая передача с ужасной музыкой.