Раки-отшельники - Анне Биркефельдт Рагде

— Теперь сидите спокойно, а я приготовлю еду. Не двигайтесь! Лучше задерите ноги повыше!

Они с Крюмме привезли все с собой, чудесный чечевичный суп с кусочками свиного сала и массой овощей, индийские лепешки и карпаччо из лосося на закуску. Стол был накрыт, и посередине стоял большой букет роз. Эрленд застонал от счастья, наполнив первый бокал вином.

— Наконец-то! После долгого блуждания в пустыне… За ваше здоровье, дорогой Крюмме и дорогие матери!

С этого вечера все изменилось. Его преследовали сны, и почти всегда про детство. Лица, голоса, как он идет вверх по липовой аллее к хутору, камушки под его стертыми сандалиями, колокольчики, сильный запах травы и земли, солнце просвечивает сквозь липовые кроны, запахи на кухне — еды и пыли. В его снах на Несхове всегда было лето. Дохлые мухи на клейкой бумаге, свисавшей с потолка, белое ведерко с обрезками овощей под раковиной, он даже вспомнил, как ему нравилось кусать резиновый край этой раковины, как только он подрос и мог до него дотянуться. И еще ему снился дедушка Таллак, в лодке, с руками на коленях, подрагивающие весла опущены в воду, которая, мерцая, соединялась с остальным фьордом, потная челка, прилипшая ко лбу, его широкая фигура, загорелые запястья, швырявшие огромных лососей через борт. Его отец. Иногда они спускались к фьорду, чтобы набрать песка и камней для бетона, и шлепали по воде, куда их обоих утягивал Эрленд. Бездомные раки-отшельники, которых они отлавливали в ведро, все это ему снилось, просыпаясь, он был измотан и взволнован. Хорошо, что об этом можно было говорить с Крюмме, и Крюмме все понимал, объяснял, что Эрленд собирается стать взрослым для ребенка и совсем неудивительно, что ему снится собственное детство. Даже сногсшибательный успех воровской витрины, получившей почти целый разворот в газете, и интервью с ним и с владельцем магазина не могли вытеснить мыслей, крутившихся вокруг того, что, возможно, вот-вот произойдет.

— Бедная Турюнн, — сказал он и встал. — Если бы она могла приехать на мой день рождения десятого числа и отключиться от этих горестей. Кстати, я пригласил на обед милого парня, с которым ты еще не знаком. Он гетеро. Зовут Йоргес.

— Тоже занимается витринами?

— Нет, работает в небольшом кафе. Да, кстати, хочешь еще кофе?

— Да, спасибо. Я тут кое о чем подумал, — начал Крюмме.

— Мы только и делаем, что думаем. Да еще звоним Ютте с Лиззи, конечно, чтобы узнать, не тошнило ли кого-нибудь за завтраком и не появилась ли у них необузданная страсть к ванильному мороженому или соленым огурцам.

— Такие реакции не начинаются на раннем сроке. Вообще удивительно, что всего через две недели можно что-то узнать благодаря тестам.

— Гормональный фон меняется. У женщин все зависит от гормонов, Крюмме, и поэтому нам вдвоем бесконечно лучше.

Эрленд прихватил с собой чашки на кухню и по очереди подставил их под автомат, нажимал на кнопки и добавлял сахара на вкус Крюмме.

— Так о чем ты говорил? — крикнул он в гостиную. — Когда сказал, что подумал?

— Подождем, пока ты сядешь. Коньяку?

— Конечно!

И как только Крюмме высказал свое предложение, Эрленд ответил:

— Я не хочу. Это безумие.

— Не реагируй инстинктивно, Эрленд. Давай поговорим.

— Зачем?

— Потому что это гениально! Ютту и Лиззи идея приведет в восторг, и это всем поможет, в частности, Турюнн, которая сейчас чувствует себя одинокой, придавленной обстоятельствами.

— Это обойдется в миллионы, — сказал Эрленд.

— Не больше двух. Может, три. Ну, максимум четыре. Я могу получить наследство авансом, я говорил с отцом, это вообще не проблема, — сказал Крюмме.

— Ты говорил с отцом? Об этом? Но Крюмме…

— Не об этом! О деньгах. Ему абсолютно все равно, на что я их потрачу, у него еще много останется. А говорить с тобой, пока я не буду уверен, что у нас есть деньги, не было смысла. Согласись, мышонок!

— Ну да…

— Мы сможем ездить туда, когда захотим, Эрленд. Летом. Подумай о детях, норвежский хутор, фьорд, горы. К тому же — это серьезное вложение, — сказал Крюмме, он схватил Эрленда за руку и сильно сжал ее. — База.

— База? — переспросил Эрленд.

— База в Норвегии.

— Но я ненавижу Норвегию! — сказал Эрленд и высвободил руку, встал, подошел к дверям террасы и стал рассматривать крыши города и огни среди ночной тьмы.

— Неправда. Норвегия и Несхов снятся тебе каждую ночь, — тихо сказал Крюмме.

— Но восстанавливать хутор? Какой в этом смысл? Поднимать Несхов?

— Если Турюнн захочет. Ты же сам говоришь, у нее к этому двойственное отношение. При том, в каком состоянии хутор находится сейчас, я ее отлично понимаю. Но если мы предложим этот вариант, она сможет выбирать. Если она откажется, он будет продан, когда Тур уже не сможет работать. Даже если мы вдвоем его купим, нельзя владеть хутором и жить в Дании. Я изучил вопрос. В Норвегии это называется «закон о ведении хозяйства», его можно избежать, если сдавать землю в аренду, будучи наследником хутора, но не жить на хуторе запрещено. В плодородной части страны.

— Ты все это изучил? У меня за спиной?

— Исследование — это большая часть моей работы, Эрленд. И все заняло меньше часа. Я просто хотел собрать факты, которые нужно взвесить, прежде чем говорить с тобой.

— Исследуй меня здесь и исследуй меня там, — сказал Эрленд, опять опустился на диван и опустошил рюмку коньяка одним глотком, закашлялся, коньяк попал в нос, из глаз брызнули слезы.

— Почему бы нам не подумать вслух? — сказал Крюмме и вышел на кухню за салфеткой для Эрленда. — Дом огромный, там комната на комнате, которыми никто не пользуется.

— Такой дом называется «трёндерлон», — сказал Эрленд и высморкался.

— Странное слово для дома, но в любом случае…

— Норвежское слово, Крюмме. Поэтому странное. Знаешь же, что говорил Пиет Хейн о французском, что «лошадь» называется «шеваль», и так всю дорогу. По-норвежски такой дом называется «трёндерлон», и так всю дорогу.

— И все-таки. Если мы переоборудуем часть дома для себя, все равно останется масса места для Турюнн, Тура и старика.

— Турюнн нужно что-то свое, — сказал Эрленд.

— Еще есть амбар. Свиньи только на первом этаже.

— Это называется свинарник, — сказал Эрленд.

— Хватит тут словами кидаться, балбес. У тебя щека черная, дай сотру. Иди сюда.

Он позволил Крюмме плюнуть на указательный палец и стереть грязь с правой щеки.

— Вот, — сказал Крюмме. — Конечно, у Турюнн должно быть что-то свое.

— А как долго мы там будем жить? В один заезд?

— Ровно столько, сколько захотим. Неделю. Месяц. День. Ютта с Лиззи смогут приезжать, когда захотят, ты же знаешь, они обожают Норвегию, были там на рождественских каникулах и катались на лыжах. Просто обожают Норвегию.