Девушка из JFK - Алекс Тарн

– «Боевой шок»?! – рычал Мики. – Ах ты сука! Вонючий джобник! Какой бой, сволочь? Ты когда-нибудь видел хотя бы один бой? Штурмовал, ходил в атаку? Хоронил братьев? Выносил из-под огня друга с оторванными ногами? Вот он инвалид, а ты – сволочь, гад, дерьмо! Я тебя сейчас зарежу, как свинью… сейчас… сейчас…

Послышался щелчок, и в кулаке «Махлуфа Рубинштейна» откуда ни возьмись возникло лезвие ножа. Моше Авгин задавленно захрипел.

– Нет! – крикнула я. – Перестань!

Мики вздрогнул, метнул на меня потусторонний взгляд и тряхнул головой, будто сбрасывая с нее что-то. По-моему, именно в этот момент он вспомнил, зачем вообще мы приехали в парк. Если бы я вовремя не завопила, Авгин почти наверняка расстался бы с жизнью: профессиональный киллер Мики Шварц никогда не вытаскивал оружие просто так, напоказ. Он еще раз тряхнул свою насмерть перепуганную жертву.

– Говори! У кого ты берешь марки? Ну?!

– Ка… какие марки… – прохрипел Авгин.

– Ты со мной еще в игры играть будешь? – зловеще прищурился «Махлуф Рубинштейн». – Марки лотереи суперов! Кто тебе их дает?! Ну?! Быстро! Считаю до трех: раз…

– Ави! – пискнул инвалид. – Мне дает их Ави…

– Какой Ави? Тот самый лейтенант? Фамилия?

– Нисангеймер… Ави Нисангеймер. Его еще зовут «Нисо».

– А он? Где берет он?

– Где он, не знаю… жизнью клянусь, не знаю, – закатывая зрачки, пробормотал Авгин. – Дочками клянусь… Умоляю…

Мики убрал нож и свободной ладонью взялся за лицо инвалида, сдавив его за обе щеки, так что рот Авгина превратился в отчаянную букву О. Теперь свирепый взгляд «Махлуфа Рубинштейна» сверлил противника в упор, с расстояния двух-трех дюймов.

– Смотри в глаза, сволочь! Я сказал: в глаза! Вот так. Мы сейчас уйдем, а ты посидишь здесь еще с четверть часика, приведешь себя в порядок и поковыляешь домой, в свою прежнюю шкурную жизнь. Считай, что тебе сегодня сказочно повезло: ты и дальше будешь жить, как жил. Понял? Я спрашиваю: понял? Моргни, если да. Вот так, молодец. Ты не расскажешь о нашем маленьком разговоре никому – ни жене, ни детям, ни психологу, ни этому Нисо. Будешь все делать по-прежнему, как делал, понял? Ну, моргни еще разок. Хорошо. Но если ты хоть что-то сделаешь не так… Если ты обмолвишься хотя бы полусловом… Хоть кому-нибудь, хоть что-нибудь… Помни: я знаю, где тебя найти и порезать на тонкие ремешки. Это будут просто-бомба-какие-ремешки. Запомнил?

Мики отпустил насмерть перепуганного Авгина, подхватил штатив и, не оборачиваясь, пошел к машине. Я засеменила следом. Не скажу, что уровень моего испуга равнялся с ужасом, который пришлось пережить инвалиду, но и я отважилась открыть рот, лишь когда мы уже мчались по Аялону.

– Мики, милый, что это было? Я никогда не видела тебя таким…

Он снова тряхнул головой – совсем как там, в парке.

– Боевой шок… Этот гад еще что-то вякает о боевом шоке. Он и в бою-то ни разу не бывал. Ах, Бетти, Бетти… То, что ты видела, и есть боевой шок. Мой личный боевой шок, из Ливана принесенный вместе с убитыми и покалеченными друзьями. Вот они и впрямь инвалиды… – Мики скрипнул зубами, и мне снова стало не по себе. – Только их на разговор о том самом бое не так-то просто вытащить. А если и вытащишь, не договорят, заплачут на середине фразы, а то и на стенку полезут. Так, нога на ногу, как этот фрукт, инвалид боевого шока общаться не станет. Симулянт он, этот Моше Авгин, вот кто. Мошенник, на крови братьев моих жирующий… Если бы не ты, я бы его точно зарезал. На волосок от этого был…

Он сжимал руль так сильно, что белели костяшки пальцев. Я осторожно погладила его по руке.

– Не надо, милый. Сейчас приедем, я тебя лечить буду. Нежно, тихонечко…

Мой партнер снова тряхнул головой. Я вынула из бардачка кляссер с дисками. «Адон олам… – запел Узи Хитман, наш покойный однофамилец, – царил всегда… во тьме времен, до света дней…»

Когда песня кончилась, Мики глубоко вздохнул и покосился на меня почти обычным своим взглядом.

– Кстати, из каких глубин своей больной фантазии ты выудила этого Махлуфа Рубинштейна? Такие сочетания вообще бывают? Только попробуй меня еще раз так назвать. Отшлепаю и поставлю в угол.

Я умоляюще вцепилась в его локоть:

– Правда? Наконец-то! Не хотела тебя смущать, но я давно мечтаю, чтобы ты меня отшлепал. Необязательно делать это в углу, можно и на кровати. Давай отошлем малыша к Теиле и устроим себе праздник. Ну пожалуйста, Махлуф Рубинштейн, очень прошу…

Он расхохотался. Теперь рядом со мной сидел прежний, знакомый каждой своей морщинкой Мики Шварц. Я нажала на кнопку, чтобы вернуть «Адон олам».

«…и Он один, и нет други-и-и-их…» – пел Хитман.

Ведь и в самом деле один, подумала я. Один, и других не надо.

Я пристукнула стаканом по стойке и кивнула бармену, чтобы повторил. Он принес очередную порцию пива и тут же отошел. Даже хозяин здесь говорил только со своими. Интересно, сколько дней мне еще придется тут ждать, прежде чем зомби соизволят обратить на меня внимание… За всю предшествующую неделю я услышала всего лишь один вопрос: «Что ты тут делаешь, сестричка?» Спрашивал бармен, но остальные зомби тут же навострили уши. В анархистском баре «Red&Black» не привечали случайных клиентов и чужаков.

– А что, сюда пускают только ашкеназов? – огрызнулась я.

– И все-таки? – осклабился хозяин.

Он был одет в черную футболку с красным Че Геварой на груди. Когда бармен наклонялся, чтобы налить, Че Гевара морщился, как от зубной боли.

– Живу я тут, в соседнем доме. Недавно переехала. Еще будут вопросы? Может, хочешь знать мой рост? Размер груди? Объем задницы?.. Отвали, без тебя тошно…

Он отвалил – и с тех пор я сидела у стойки одна-одинешенька. Думаю, они проверяли меня, решали, как поступить: прогнать или терпеть в расчете, что я не выдержу этого не характерного для обычных баров бойкота и слиняю сама. Что ж, пусть проверяют: однокомнатную конурку в соседнем доме я сняла по-настоящему, для чистоты легенды. Настоящим было и имя: Батшева Царфати, соломенная вдовушка бесследно пропавшего бандита из квартала Джей-Эф-Кей. Чем больше в легенде правды, тем она надежней. А наша с Мики задумка как раз и требовала максимальной надежности.

Ави Нисангеймер, он же Нисо, оказался совсем не тем типом, к которому можно подвалить просто так, в обличье журналистки или восторженной поклонницы. Возглавляемый им анархистский «Союз свободы» славился своими скандальными выходками, битьем витрин, нападениями на солдат и протестами, перерастающими в бои с полицией. Как правило, эта революционная буза оставалась безнаказанной: «Союз» располагал серьезной адвокатской поддержкой, помощью заграничных единомышленников и, видимо, покровителями в прокуратуре. Но при всем при том анархисты старались не зарываться попусту и соблюдали повышенную осторожность.