Девушка из JFK - Алекс Тарн

– Бульдозер? – перебила Рэйчел. – Really?!

– Really?! – восторженным эхом повторила Мира.

Подружки тут же погрузились в интенсивное кудахтанье, а я воспользовалась этой паузой, чтобы встать и перехватить дебила, который уже находился на полпути к очередному просмотру.

– Слышь, Карподкин! – для большей убедительности я схватила его за грудки и слегка взболтала. – Кончай шататься тут, как сексуально озабоченный маятник. А иначе не бывать тебе сенатором США, хотя они там не менее альтернативны, чем ты. И это еще самая меньшая из бед, которые тебя ожидают, если не перестанешь глазеть на американские сиськи! Понял, Карподкин?..

Он уставился на меня полоумным взглядом и часто-часто закивал, как будто заразился кивками моих подопечных. Убедившись, что возмутитель спокойствия уселся на свое место и больше не собирается вставать, я вернулась к подругам. Они уже ждали меня, сгорая от нетерпения, чтобы поведать действительно интересную историю.

Оказалось, что мамаша Рэйчел по имени Сара Вайсман с детских лет дружила с некоей Рэйчел Суинки – чрезвычайно активной защитницей прав животных, климата и людей. Они вместе ходили на демонстрации, писали петиции и распространяли очень важные листовки, призывающие к всеобщей любви и резко, до ненависти, осуждающие тех, кто отказывается всеобще любить. А поскольку всеобщая любовь странным образом противоречит любви частной, Сара и Рэйчел торжественно поклялись не предаваться личным любовным утехам до распространения всеобщей любви по всей планете, включая животных и климат.

Начать распространение они почему-то решили с Конго, но там их ждало серьезное потрясение. В разгар проповеди всеобщей любви гориллам местного заповедника, один из молодых самцов деловито прихватил Сару за талию, развернул задом к себе и занялся недвусмысленными приготовлениями к более близкому знакомству. Угрожающие возгласы проводника не помогли, пришлось стрелять. Гибель волосатого друга произвела на девушек неизгладимое впечатление. Вернувшись домой, они немедленно обратились за психотерапевтической помощью, а Сара еще и стала посещать кружок жертв насилия.

Там, в кружке, она и познакомилась с Аароном Коэном, который подвергся грубому насилию со стороны университетского преподавателя: тот абсолютно необоснованно требовал, чтобы юноша не размахивал палестинским флагом в аудитории во время лекции по русский литературе, а делал это за дверью, в коридоре. Аарон не подчинился диктату, профессора-слависта уволили, но травма осталась. Душевные шрамы сблизили молодых людей, и в какой-то момент Сара забыла о клятве двухлетней давности. Результатом этой забывчивости стала беременность, обнаруженная достаточно поздно.

В итоге, когда Рэйчел Суинки пришла к подруге с действенным планом защиты климата от насильственных извержений индонезийских вулканов, Сара была уже на седьмом месяце и не помышляла о поездках дальше чем до клиники своего гинеколога. Рэйчел вернулась два года спустя, травмированная пуще прежнего. Невежественный индонезийский вулкан оказался еще более несговорчивым, чем горные африканские гориллы: девушка едва унесла ноги от потоков огнедышащей лавы, а загрязнение атмосферы тучами пепла превышало все выбросы человеческой цивилизации за два прошлых века, включая и газы, испускаемые безжалостно эксплуатируемыми коровами. К несчастью, насильник-вулкан не подлежал увольнению, а для атмосферы не предусматривался кружок жертв насилия.

Сара успела к тому времени не только родить, но и выйти замуж за Аарона, который, завершив учебу, преподавал в университете гендерное равноправие. Она познакомила подружку с маленькой дочкой, которую назвали Джуди. Ребенок родился слабеньким и болезненным – возможно, из-за неизгладимых родительских травм. Нечего было и думать от том, чтобы оставить девочку без постоянной материнской заботы. Поэтому Сара лишь беспомощно развела руками, когда Рэйчел позвала ее с собой в оккупированную Палестину: после самоотверженных, но не слишком удачных попыток привить всеобщую любовь животным и вулканам настала очередь людей, стонущих под гнетом оккупации.

Вскоре Рэйчел уехала в сектор Газы. Договорились, что Сара присоединится к ней, как только Джуди немного окрепнет. Увы, этим благим надеждам не суждено было сбыться… Сразу по приезде в сектор девушка узнала, что оккупанты сносят приграничные палестинские дома при помощи огромных бронированных бульдозеров. Предлог звучал смехотворно: утверждалось, что эти развалины, где давно уже никто не живет, используются борцами за свободу для стрельбы по оккупационным войскам. Возмущение Рэйчел не знало границ; на следующее же утро она попросила борцов за свободу доставить ее на место событий.

Дальнейшее известно из показаний очевидцев. Отважно преградив дорогу стальному чудовищу высотой с двухэтажное здание, Рэйчел Суинки рассчитывала, что бульдозер остановится. Он бы и остановился, если бы шофер различал в облаке поднятой пыли хоть что-нибудь помимо смутных силуэтов назначенных к сносу халуп. Из-за постоянных обстрелов армейскую технику усиливали броней и мутными пуленепробиваемыми стеклами, что делало изначально плохую видимость из кабины этих гигантских машин и вовсе проблематичной.

Возможно, Рэйчел собиралась отпрыгнуть в самый последний момент, но не успела. Возможно, у нее просто поехала нога на сыпучем песчаном грунте. А может быть, ей надоело уступать, спасаться – сначала от гориллы, потом от вулкана, а теперь вот от бульдозера. Так или иначе, проповедь всеобщей любви завершилась во всех трех случаях неудачно, а в последнем еще и печально. Когда цинковый гроб с телом закадычной подруги прибыл в родную Калифорнию, Сара Вайсман-Коэн пережила настолько серьезный экзистенциальный кризис, что вынуждена была дважды поменять личного психотерапевта.

Ее единственной поддержкой стал муж Аарон Коэн – теперь уже бывший. К тому времени Аарон открыл в себе женщину и сменил пол на кухне, в душе и в теле. Отныне он звался Ариной – в честь замечательного женского образа, наиболее сильно повлиявшего на формирование личности одного из русских поэтов, оставшегося тем не менее неисправимым шовинистом. Приняв это имя, Арина как бы подчеркивала важность возвращения истинных ценностей на законно принадлежащее им место.

– Понимаешь, Басшиба? – возбужденно кивая, тараторила плоскогорно-равнинная Рэйчел. – Моя папа уверена, что настоящие революционные перемены начинаются со смены слов и имен. Она считает, что мы должны переименовать почти все, что видят наши глаза. Мужчин – в женщин, черных – в белых, евреев – в фашистов, Колумба – в расиста, а Эйнштейна – в жалкого плагиатора, укравшего идеи у своей афроамериканской служанки. Поэтому мои родители решили переименовать и меня, свою единственную дочь! Really! Теперь бывшая Джуди зовется Рэйчел, Рэйчел Вайсман-Коэн – в честь безвременно погибшей соратницы моих родителей камрадки Рэйчел Суинки! Я заняла ее место! Понимаешь? Как ты думаешь, там, куда мы едем, будут бульдозеры?

– Н-не знаю… – только и смогла вымолвить я.

Политика? Какая политика, во имя всего святого? Разве дебил Карподкин, копавший туннель в Газу – политика? Разве две эти малахольные идиотки, свалившиеся сюда прямиком с луны и витающие то ли в детских, то ли в злодейских мечтах о всеобщей любви горилл с вулканами, – политика? Кэндис Дорсет, которую я скормила тиграм, Лотта Вотерс, сброшенная мною под поезд… Это уже не политика, это жизнь.