Парадокс Апостола - Вера Арье

Сдирая с себя на ходу набухший от дождя плащ, он ворвался в аудиторию, где было на удивление тихо. Студенты увлеченно тыкали пальцами в свои смартфоны, явно предпочитая виртуальное общение живому.

— Что ж, я вижу, вы успешно воплощаете один из основополагающих принципов инвестигейторства: провести неделю-другую в открытых источниках, прежде чем искать живых информаторов. Но сегодня, мои будущие коллеги, речь пойдет не об этом…

Среди «коллег» преобладали девушки, хотя и без мужского пола не обошлось. Новая Сорбонна была университетом с интернациональной репутацией, почти четверть ее студентов составляли граждане других государств. Грубое современное здание сильно контрастировало с обликом того старинного университетского кампуса, где ему ранее доводилось бывать. Но работать все же здесь было приятно — светлые аудитории, просторная библиотека, исследовательские лаборатории со всем необходимым цифровым оборудованием…

Он уже почти закончил ознакомительный экскурс, когда взгляд его выхватил лицо, которое он меньше всего ожидал здесь увидеть. Чуть высокомерная посадка головы, гладкий лоб, вздернутые брови…

В голове глухо стукнуло: она.

«Она» изучала его с интересом, слегка склонив голову набок и наматывая на палец темную прядь. То ли потому, что он был искусным рассказчиком, то ли оттого, что припомнила их короткую ночную встречу на «белой» Вандомской площади…

Кое-как продержавшись до конца лекции, Родион поспешил в деканат и, прибегнув к нехитрой лжи, получил стопку личных дел всех студентов этой группы, в которой без труда отыскал единственно нужное. Имя на обложке оказалось таким же породистым, как и ее внешность. Иностранка, окончила в прошлом году известный парижский лицей и была зачислена на факультет журналистики. В будущем планировала посвятить себя освещению культурных событий: театральных и кинопремьер, концертов и вернисажей…

Родион стыдился своих действий и понимал, что ни о какой интрижке и речи быть не может. Он — профессионал, педагог, его имя в заголовках пособий и методичек, по которым ей предстоит учиться.

Да и потом — восемнадцать!

Это страшная цифра.

При такой разнице в возрасте им просто нечего будет обсуждать. Не говоря уже об этической стороне вопроса. Флирт преподавателя со студенткой по уставу университета недопустим.

Все, решено, она для него всего лишь ученица в ряду остальных… и точка.

* * *

— …«Раскрытие информации секретного характера лицом, владеющим ею в силу своего положения или профессии, карается одним годом тюремного заключения и штрафом в размере пятнадцати тысяч евро» — так звучит статья Уголовного кодекса, относящаяся к адвокатской тайне. Поэтому трудно представить, что может заставить господина де Перетти, бывшего защитника Апостола, почетного члена Палаты адвокатов Парижа, а ныне беззаботного пенсионера, вступить с тобой в обсуждение подробностей знаменитого дела, — не сдавался Дарио, упиваясь своей осведомленностью, приправленной природным скептицизмом.

— Может. Грамотно разработанная гипотеза, подтвержденная фактами. Я не настолько наивен, чтобы ожидать от него помощи, и уж тем более — раскрытия профессиональной тайны, запрет на разглашение которой к тому же не ограничен во времени. Все, что мне от него нужно, — это подтверждение верности моей истории. Я внимательно прочитал все записи с процесса Истрия. Сезар де Перетти к моменту начала судебного разбирательства был адвокатом с двадцатилетним стажем. Однако его стратегия в «деле Апостола» сводилась лишь к попытке выиграть время и выбить для своего подопечного минимальный срок. Он даже не пытался оспаривать его виновность!

— И о чем это говорит?

— О том, что его доверитель хотел оказаться за решеткой, и де Перетти знал почему. О том, что соблюдение интересов подзащитного — абсолютный приоритет для адвоката. О том, что он хорошо понимал: в подобном исходе заинтересованы лица такого уровня, что он в любом случае не смог бы им противостоять.

— И сейчас ты рассчитываешь, что он нарушит обет и засвидетельствует твою правоту?

— Я предъявлю ему доказательства, о существовании которых он не знает, перескажу всю историю от начала и до конца. Покажу свидетельства Трояна и компромат, который передала мне Эва. И даже если он будет молчать, я по его реакции пойму, верны ли мои предположения. Де Перетти не глуп. Осознав, что я пойду в этом деле до конца, он может оказать мне скрытое содействие.

— Ну, как знаешь. На какой день назначена встреча?

— Завтра в восемь, в его бывшей адвокатской практике в районе Шатле. Теперь этот кабинет принадлежит его сыну.

— Буду ждать новостей, — смирился Дарио, нервно покусывая полнокровные свои губы.

В его поведении в последнее время наметилась едва уловимая странность, будто бы тем, что расследование продвигалось вперед, он был не столько обрадован, сколько огорчен…

Однако сейчас Родиону было не до этого, он поднялся и, прощально махнув рукой, помчался в сторону ажурной вывески со словом «Метрополитен».

Глядя, как удаляется его долговязая фигура, Дарио тягостно вздохнул и нехотя достал из кармана свой мобильный телефон.

* * *

Стареющий мужчина.

Такие слова на себя он никогда не примерял.

Опытный, состоявшийся, зрелый, наконец…

Но в последнее время эта мысль все чаще приходила ему на ум — ведь именно стареющих мужчин начинают вдруг волновать юные и неопытные женщины. От подобных мыслей Родиону делалось не по себе, и он изо всех сил старался этот проклятый морок прогнать, выкорчевать, уничтожить. Иногда получалось, и он неделями избегал ее взгляда, не замечал, как задумчиво и чуть рассеянно она слушает его рассказ, как одобрительно улыбается его спонтанным шуткам, как неторопливо, словно бы нехотя, покидает аудиторию по окончании лекции…

Но бывали и другие дни, когда, пересекая просторный университетский холл, он вздрагивал от услышанного звонкого смешка, единственного в полифонии других подобных, от дружеского прикосновения чьей-нибудь руки к ее плечу…

Она сильно выделялась среди студенток.

В ее повадках была заложена какая-то особенная грация, природная законченность жестов и музыкальная плавность движений.

При ее приближении он испытывал прилив позорной суетливости, осознания собственной неубедительности, он не умел с ней заговорить и с тревогой думал о том, что ему рано или поздно придется лично принимать у нее экзамен.

Она словно бы все это чувствовала и щадила его.

Руку на занятиях не поднимала, вопросов не задавала, в глаза не смотрела, лишь тихо и жадно слушала.

Желание наплевать на все условности и оказаться с ней вдвоем в тесном изолированном пространстве все чаще захлестывало его горячей волной, путало его сознание, мешало жить…

И тут же на смену здоровым мужским мыслям приходил страх: выглядеть старым и смешным: как это унизительно, жалко!