Древнейший - Роберт Энтони Сальваторе

Сказав это, Маккидж тоже удалился. Брансен смотрел ему вслед, не мигая, словно буравя глазами.

— Вы блестяще дрались сегодня, — сказал ему брат Джонд. — А я уж думал, что оборона прорвана и спасаться бегством придется нам.

Молодой человек перевел взгляд на монаха. Несмотря на гнев и плохое отношение к абелийцам, Брансен не мог ненавидеть Джонда.

— Может быть, вас не волнует, кто за что сражается в этой войне, — продолжал монах. — И уж конечно, вам все равно, победит дама Гвидра или проиграет. Но если бы нам сегодня пришлось бежать, этот человек умер бы от ран, — добавил он, глядя на воина, лежавшего перед ним. — Его жена, мало чем отличная от вашей, вечно скорбела бы о нем.

— Даме Гвидре безразлично, за что я сражаюсь, — ответил Брансен, не позволяя себе смягчиться. — А вам разве нет?

— Даме Гвидре, по-видимому, приходится беспокоиться о вещах более серьезных, чем сердце и душа какого-то одного человека.

— А брату Джонду не приходится?

— Мои победы, конечно, не столь велики, — пожал плечами абелиец. — Но от этого они не становятся менее важными и приносят не меньше удовлетворения.

Брансен снова хотел съязвить, но передумал, махнул рукой в знак поражения и отошел.

Брат Джонд смотрел ему вслед с понимающей улыбкой, вспоминая, как после предыдущих сражений Брансен помогал монахам лечить раненых, причем преуспел в этом не меньше, чем в боевом искусстве. Тогда Джонд разглядел в нем не только воина, Танцующего Меча или, как его еще называли, Разбойника. Он понял, что у этого человека доброе сердце, и верил в то, что в конце концов доброта одержит верх над обуревавшим его гневом.

В этот вечер Брансен и Джонд снова плечом к плечу трудились над ранеными.

— Вы их ненавидите, — заметил абелиец.

— Кого — их?

— Хотя бы Маккиджа и даму Гвидру, — пояснил Джонд. — А еще моих собратьев с юга. Вы так молоды и уже здорово обозлены.

Брансен с интересом посмотрел на монаха. Было странно слышать это «так молоды» от человека, совсем немногим старше него.

— Я вовсе не так зол, как вы думаете.

— Рад это слышать, — искренне улыбнулся Джонд.

— Но мне довелось видеть слишком много несчастья и несправедливости, — добавил Брансен.

Он замолчал и, склонившись над тяжело раненной женщиной, положил ладонь ей на живот и закрыл глаза. Руке стало горячо, а женщина тихо застонала. Его усилия давали некоторый эффект, но Брансен не был уверен, что сможет вылечить страдалицу, внутренности которой были порваны вражеским копьем.

Через пару минут он откинулся назад, открыл глаза и заметил пристальный взгляд брата Джонда.

— Как вы это делаете? — спросил монах. — У вас нет самоцветов, но я вижу, что вы исцеляете раны не хуже опытного абелийца, вооруженного душевным камнем.

— Моя мать была Джеста Ту, — ответил Брансен. — Вы знаете, что это значит? — поинтересовался он, видя, как поморщился Джонд.

Монах покачал головой.

— Другого я и не ожидал, — усмехнулся Гарибонд.

— Джеста Ту… Это религия?

— Это образ жизни, философия. Религия? Да. Я было понадеялся, что у абелийцев нет причин ее ненавидеть, раз она не из Хонсе, а из Бехрена, но они думают иначе. Действительно, зачем делить с кем-то контроль над людьми?

— Вашему сарказму нет предела.

— К вам он не относится, — с улыбкой заметил Брансен, и брат Джонд рассмеялся в ответ.

— Я знаю, что вас заманили сюда обманом, — сказал монах, когда они уже заканчивали лечить пострадавших. — Но все равно рад, что вы здесь. Да и они довольны, — добавил он, махнув рукой в сторону лежавших в ряд раненых.

У Брансена уже вертелся на языке колкий ответ, но вокруг было столько страдания, что он решил промолчать.

— Я тоже. — Дама Гвидра, стоявшая позади них, уже второй раз за день вмешалась в их беседу.

Брансен молча смотрел на нее и ничего не отвечал.

— Снова приветствую вас, леди Гвидра, — обратился к ней Джонд. — Ваше присутствие, без сомнения, поднимет дух этим бедным раненым воинам.

— Конечно, — пообещала дама. — Но прежде я бы хотела поговорить с вашим напарником.

Она взглянула на Брансена и жестом велела ему выйти вместе с ней из палатки.

— Ваш гнев можно понять, — сказала Гвидра, когда они шли по лагерю под моросящим дождем.

— Слава богу, теперь я буду спать спокойно, — ответил он, находя некоторое утешение в том, что может так небрежно и нахально разговаривать с могущественной правительницей.

Но Гвидра и бровью не повела, намекая, что заслужила такое обращение, или, по крайней мере, понимает его причины. Брансен не успел порадоваться маленькой победе, как тут же стал ругать себя за ребячество.

— Сегодня ветер дует уже по-зимнему, — заметила она. — Боюсь, скоро ударят морозы. Враг не отступит — ледниковые тролли вообще не чувствуют холода. А вот моим воинам будет трудно.

— Думаю, вас это мало заботит, — сказал Брансен. На сей раз вангардская правительница взглянула на него с негодованием. — Вы переживаете лишь за то, как это отразится на их способности драться.

— Вы понимаете, зачем Доусон привез вас сюда? — спокойно спросила дама Гвидра.

— Я понимаю, что меня предали.

— Ради вашего же блага.

— И вашего, — не уступал Брансен.

Они посмотрели друг на друга.

— Хорошо, я признаю это, — ответила Гвидра. — Когда Доусон отплыл из Пирета, я не знала ни о Брансене Гарибонде, ни о Разбойнике, ни о том, как Маккиджу удастся заманить вас сюда, но готова открыто признать, что одобряю его действия и их результат.

— И вы это говорите, стоя здесь, один на один со мной?

— Открыто признаю, — повторила она и засмеялась. — Я уже изучила Брансена достаточно, чтобы понять, что он не убийца.

— Стало быть, мой гнев оправдан.

— Оправдан — не значит уместен, — заявила дама Гвидра. — Я заметила, что вы подружились с братом Джондом и другими абелийцами.

Брансен пожал плечами.

— Если бы я сейчас даровала вам свободу и не попросила бы взамен помощи, вы бы уехали? — спросила она. — Забрали бы жену, ее мать и покинули Вангард?

— Без колебаний, — ответил Брансен, стараясь придать тону как можно больше убедительности.

— В самом деле? — допытывалась дама. — Бросили бы брата Джонда и остальных? Позволили бы полчищам троллей наводнить Вангард, убивать невинных мужчин, женщин и детей?

— Это не моя война! — возразил Брансен, но уже не так убедительно.

— Теперь ваша.

— Обманным путем!