Знойные ветры юга ч.2 - Дмитрий Чайка

ужас слугу императора. Неужто остатки бойников пришли сюда из Греции вместе с армией императора? Он так и не узнал этого, потому что вновь подошла кавалерия Халида и в очередной раз вытеснила армию ромеев из лагеря.

Разрозненные отряды арабов опять собрались в строй и двинулись на отряды северян, к которым подошла на помощь отборная армянская тысяча. Армяне не дали истребить славян, к которым, откровенно говоря, до этого боя никаких теплых чувств не питали вовсе. Как, впрочем, и к исаврам, и к данам и к гассанидам. Но тут было некогда вспоминать стычки у лагерного котла. Тут все дрались за свою жизнь.

Совсем скоро две армии вновь встали там, где и началась эта битва три дня назад. Стоило ли это таких жертв? Этого Стефан не понимал, зато понимал, что прямо на его глазах меняется мир. К лучшему или худшему, он еще не знал, зато видел совершенно отчетливо, что привычная жизнь уже никогда не станет такой, как прежде. Римский мир, казавшийся незыблемым, словно горы Тавра, рассыпался на мелкие осколки прямо на его глазах. И эти осколки глубоко ранили его сердце. Ведь он был воспитан, чтобы служить этому миру. Он жил ради этого. Он, как и любой императорский евнух, не мыслил себя вне его. Ведь римский мир был смыслом всей его жизни, его высоким служением, а сам доместик Стефан был его неотъемлемой частью. Кем он станет, если привычный порядок дел рухнет? Этого доместик не знал. Скорее всего, он станет просто никем.

Бой длился до темноты, и снова ни к чему не привел, кроме новых тысяч погибших, которые усеяли поле боя. Страшное зрелище представляют собой людские тела, когда по ним в очередной раз пронесется тысячный отряд конницы. Сколько раненых остаются после такого в живых? Да почти что и никого. Железные копыта строевых коней превращают тело человека в кровавое месиво, не давая ни малейшего шанса спастись.

И вновь люди, бившиеся целый день, копали ямы и раздирали свои шатры на саваны, чтобы достойно похоронить новых мучеников, ушедших прямиком в рай. Спасительная темнота подарила покой лагерю, где был слышен лишь непрерывный гул, состоявший из тысяч стонов и тысяч молитв. До следующей битвы оставалась одна ночь.

Глава 42

18 августа 636 года. Долина реки Ярмук. Сирия. День четвертый, или День Потерянных Глаз.

Луки у арабов были полным дерьмом. Это понимал даже Стефан, проведя с ними немало времени. Напротив, луки у римлян били дальше, а сами стрелки оказались куда лучше. По крайне мере, кто-то надоумил их, и они вместо того, чтобы засыпать армию мусульман тучей стрел, как делали это обыкновенно, начали бить прицельно, прямо в лица врагов.

Пехота сходилась бурными волнами, которые раз за разом разбивались о врага, словно о скалы. А из строя в лагерь тянулся ручеек раненых, множество из которых получили ранение в глаза. Фронт арабов опасно прогнулся, и армяне вновь подошли к границам лагеря. Женщины стали сбиваться в кучки и обсуждать что-то, суматошно размахивая руками. Раненых было так много, что даже Абу Суфьян сидел, привалившись бессильно к куче своих пожитков, пока жена промывала ему зияющую рану на месте левой глазницы. Какой-то меткий ромей достал и его тоже.

— Опять в лагерь ворвались! — удивился Стефан, хотя в последние дни это событие происходило так же регулярно, как восход солнца. То есть, каждый день.

Славяне и армяне прорвали редкую шеренгу йеменцев и вновь подошли к тому пригорку, где сидел Стефан.

— Хавла? — изумился доместик. — Вот ведь отчаянная баба!

Сестра Дирара ибн аль-Азвара взяла меч из руки убитого воина и повела в атаку женщин, вооруженных камнями и кольями. Невероятное зрелище, от которого Стефана даже передернуло. Слишком уж жутко выглядела толпа этих баб, которые шли защищать своих детей и израненных мужчин, лежавших тут и там. Их бегущим мужьям ничего не оставалось, как влиться в этот людской ком, который рос с каждым шагом. Хавла, истошно завывая, зарубила какого-то воина, но тут же сама упала под ноги другим, получив удар мечом по голове. Римлян вновь вытеснили на позиции, а Хавлу женщины уложили на землю и начали причитать. Она была недвижима, а повязка на ее голове промокла от крови.

Так закончился и этот день, когда был тяжело ранен Икрима ибн Абу-Джахль, командир трех тысяч всадников. Он, его сын и еще четыреста воинов дали клятву, что не отступят, пока живы. Они не отступили, и почти все они погибли. Сам же Икрима испускал дух на руках плачущей жены, пообещав, что не умрет, пока не услышит весть о победе. Он выполнил свое обещание. Лагерь арабов был завален ранеными, а семь сотен воинов лишились глаза, выбитого камнем и стрелой. И сегодня стоны раненых звучали куда громче, чем молитвы.

* * *

19 августа 636 года. Там же. День пятый.

Поредевшие войска стояли друг напротив друга, и даже на глаз воинов было ощутимо меньше, чем в первые два дня. Зато прибавилось могильных холмов, целое поле которых раскинулось позади обоих лагерей. Не сговариваясь, каждый из командующих поставил в строй вообще всех, кто мог стоять, чтобы армия каждого из них казалась больше. Такой невинной хитростью они пытались давить на врага в будущих переговорах. И пока переговоры шли, половина воинов стояла, опираясь на своего соседа. Раны их открывались при малейшем движении. Римское войско стояло так два часа, пока из его рядов не выехал богато одетый всадник с веткой в руке. Это был знак мира.

— Мой командующий, сиятельный стратиг Ваган предлагает перемирие на пять дней, — сказал он. — Нужно вывезти раненых и похоронить всех убитых. Жара. Если оставим тела непогребенными, и вы и мы просто умрем от болезней.

— Я не возражаю, — задумчиво сказал Абу Убайда. — Что думаешь, Халид?

— Я против, — твердо ответил тот. — Не будем затягивать. Мы должны закончить это дело. Иди, гонец, и передай своему господину, что наше предложение неизменно — ислам, дань или меч.

Гонец ускакал в лагерь, и римский строй сделал шаг вперед, а навстречу ему шагнул строй арабов. Тот день так и не привел ни к чему, кроме того, что хоронить теперь придется куда больше народу.

* * *

20 августа 636 года. Там же. День шестой, или День бушующего пожара.

Огромного роста воин в золоченом пластинчатом панцире, в роскошном шлеме и с изукрашенными драгоценными камнями ножнами выехал из рядов ромеев. Его провожали завистливыми взглядами с обеих сторон,