Начинается ночь - Майкл Каннингем

— Может, действительно, пора плюнуть, — говорит она, — пусть делает что хочет.

Питер едва слышит ее из-за шума крови в ушах. Как она может ни о чем не догадываться? Жуткое раздражение поднимается в нем. Как она смеет так плохо его чувствовать? Как она не понимает, что все это время он был тайным объектом желания, что красивый мальчик мечтал о нем два последних десятилетия (сейчас Питеру кажется, что Миззина любовь подлинна, и каждое слово, сказанное им на пляже Кэрол Поттер, — правда). Вместе с Миззи исчез и Питер Скептик.

Он подходит и садится рядом с Ребеккой, обнимает ее за плечи, удивляясь, что она не чувствует измены, не слышит этого дребезжащего звука предательства.

— Его жизнь — это его жизнь. Никто, кроме него самого, ее спасти не может. Ты ведь это понимаешь, — говорит он.

— Понимаю. Разумеется, понимаю. И все-таки он никогда еще так не сбегал. Я всегда знала, где он.

Ясно. Значит, отчасти дело еще и в уязвленном самолюбии. Ведь, по ее представлению, именно она — самый близкий ему человек. Не Джули и Роуз, а она.

О, какие все-таки все глупые.

Какое-то время они молча сидят рядом. А потом — а что поделаешь? — одеваются и идут на работу.

* * *

Выставка Виктории Хванг наполовину смонтирована, спасибо тебе, Юта. Питер стоит со своей утренней чашкой кофе посреди большого зала. Юта в своем кабинете делает свои "десять тысяч дел". Виктория не меняется — сейчас не время начинать что-то новое. Одна инсталляция (всего их будет пять) уже полностью готова — монитор (сейчас темный), на котором будет демонстрироваться десятисекундный видеоролик: дородный, коротко стриженный чернокожий средних лет торопливо шагает куда-то; на нем, что называется, презентабельный, хотя и недорогой серый костюм и — приобретший в последнее время невероятную популярность — бежевый тренч, на который он явно потратился сверх обыкновенного; в руке чудовищно облупленный дипломат, который, конечно, давно пора выбросить — нельзя встречаться с деловыми партнерами с таким обшарпанным дипломатом. Может быть, он думает, что это круто (это не так), а может быть, у него сейчас просто нет денег на новый? Мужчина переходит дорогу (место действия — Филадельфия) в толпе других бизнесменоподобных пешеходов, ловко уклоняется от брошенного в него порывом ветра полиэтиленового пакета, и все. Вот такой ролик.

На красиво подсвеченных полках Вик расположила сопутствующие товары, как бы явившиеся из некоего параллельного измерения, где этот человек — суперзвезда. Перед зрителями — фигурка главного героя (у Вик есть связи с каким-то производителем в Китае), футболки, брелки, ланчбоксы. И новинка этого сезона: детский костюм для Хэллоуина.

Это хорошо. Иронично, но человечно. Безусловно симпатична сама эта концепция произвольной звездности, которая — вполне по-уорхоловски может быть дарована буквально каждому. Это остроумно. Разумеется, в этом есть и легкая насмешка, и снисходительность, но в основе всего (зная Вик Хванг лично, в этом не сомневаешься) — чувство уважения. Каждый человек — звезда на его или ее маленькой планете. Настоящие звезды, те, чьими портретами и вправду украшают ланчбоксы, — всегда на периферии. Мы знаем массу историй о Брэде Питте и Анджелине Джоли, но все они — ничто по сравнению с этим ловким уворачиванием от полиэтиленового пакета по пути на утреннюю деловую встречу в Филадельфии.

И, тем не менее, это совсем не питательно для Питера. По крайней мере, сейчас. Сегодня. Когда ему требуется… что-то большее. Большее, чем эта хорошо воплощенная идея. Большее, чем акула в аквариуме и этот прохожий. И вообще, вся эта история со знаменитостями.

Уж лучше пойти в кабинет и ответить на и-мейлы. И сделать необходимые звонки.

Восемнадцать новых и-мейлов. Разумеется, все срочные. Ладно, подождут. А вот что действительно нужно сделать не откладывая, так это позвонить Гроффу. "Привет, это Грофф, вы знаете, что делать".

По-видимому, он тоже один из тех, кто никогда не берет трубку.

— Привет, Руперт! Это Питер Харрис. Кэрол Поттер понравилась ваша работа, и, насколько я могу судить, она хочет ее приобрести. Перезвоните мне, чтобы договориться, когда мы к ней съездим.

О'кей. Еще нужно оставить сообщение для Виктории.

— Привет, Вик. Питер Харрис. Первая инсталляция смотрится потрясающе. Ждем тебя около полудня, верно? Нужно развесить все остальное! Поздравляю! Отличная выставка!

У него нет сейчас сил отвечать на и-мейлы. Нет сил никому звонить. У стены стоит испорченная картина Винсента, разрезанная бумага отвисла еще сильнее, обнажив грязноватый кусок холста. Питер подходит к картине, осторожно, как будто она может чувствовать боль, берется за надорванный край навощенной коричневой бумаги и тянет его на себя (картина все равно испорчена, теперь за нее отвечает страховая компания). Тяжелая бумага отрывается медленно с мокрым, как будто немного плотским звуком. Под ней ничем не примечательное полотно: техника мазка, очевидно, позаимствована у Герхарда Рихтера, колорит — у Филипа Гастона. Вторично и неумело.

Питер идет в кабинет к Юте. Она хмурится перед компьютером, на столе, у ее правой руки, — чашка черного кофе.

— Как тебе Хванг? — спрашивает она.

— Нравится.

— Хочу тебе рассказать о том, что я только что сделал. Можно?

— Я вся внимание.

— Я до конца оторвал оберточную бумагу с картины Винсента.

Ее взгляд темнеет:

— Очень зря.

— Она все равно испорчена, а восстанавливать ее он не будет.

— Это затруднит объяснение со страховщиками. Ты ведь их знаешь. Ты можешь объяснить, зачем ты это сделал?

— Из любопытства.

— И что же ты увидел, любопытный ты наш?

— Дерьмовую ученическую работу.

— Шутишь.

— Нет.

— Понятно. Какой гаденыш!

Может быть, Юта и Ребекка — это на самом деле одна и та же женщина? Может быть, у него две жены?

— Это меняет дело, тебе не кажется? — говорит он.

— Наверное.

— Наверное?

— Ведь это же "концепт". Если ты веришь, что под оберткой скрывается нечто чудесное, но при этом ты этого не видишь…

— Что-то вроде кошки Шредингера…

— Лучше не скажешь.

— По-моему, мы не должны его больше выставлять.

— Мы не должны его выставлять хотя бы потому, что его работы не продаются.

Мобильный Питера исполняет прелюдию Брамса. Неизвестный вызов.

— Прости, — говорит он и выходит в их тесный коридор.

Неужели…

— Алло.

— Привет. Да.

— Где ты?

— У приятеля.

— Что это значит?