Романтическая комедия - Кертис Ситтенфилд

ты красивая. Ты идеал, до чего же я везучий, неужто попал в рай?»

Я засмеялась.

– Знаешь, на что отсылка? – спросил Ноа.

– Да. – Я поцеловала его. – Смешно получилось.

– Тем не менее это правда.

– Спасибо за великодушные иллюзии. А вторая шутка?

– Она грубовата.

– Тем лучше.

– «До того рад тебя видеть, улыбаюсь от уха до члена».

На этот раз я захохотала в голос.

– Обожаю, когда ты смеешься. Лучший на свете звук.

К моему удивлению, первое сообщение о том снимке пришло не от Генриетты, а от Дэнни.

Привет, Смеюшка! – написал он в одиннадцатом часу вечера.

К сообщению прилагалась ссылка на онлайн-таблоид с заголовком: «Ноа Брюстер с загадочной незнакомкой». Мы с Ноа смотрели фильм в гостиной рядом с кухней, но я поставила на паузу, когда Ноа отошел в туалет.

А ты у нас темная лошадка, – продолжил Дэнни.

Странно, правда? – ответила я. – Как дела?

Скрываю, как кайфую от пандемии, – ответил коллега.

Следом он отправил фотографию безлюдного бассейна на переднем плане, затем несколько ухоженных живых изгородей, а после часть огромного дома из белого кирпича – судя по всему, особняка Найджела в Хэмптоне.

Дэнни: У тебя с НБ все серьезно?

Я отправила эмодзи с девушкой, пожимающей плечами.

Кстати, они с Аннабель не встречались в 2018-м, – сообщила я.

Дэнни: Открыла Америку!

Поздравляю, наконец-то радуешься жизни

Следующее сообщение и правда оказалось от Генриетты: скриншота с сайта сплетен под заголовком «У Ноа Брюстера новая девушка?».

Мой любимый заголовок про гетеропару, – написала подруга.

Я пробежала глазами обе заметки. Они обсасывали одни те же скудные сведения: «Ноа, продемонстрировавший недавно новую прическу, в компании таинственной незнакомки отправился на прогулку в популярный среди знаменитостей парк Темаскаль-Каньон… Брюстер, по слухам, встречавшийся с дизайнером ювелирных украшений Луизианой Уильямс… Ноа Брюстер, почти неузнаваемый без фирменных длинных волос, и его спутница-брюнетка возвращались с прогулки…»

На трех фотографиях нас запечатлели еще до того, как мы заметили папарацци. На двух мы шли, держась за руки и опустив глаза на дорогу, а на третьей Ноа с улыбкой смотрел на меня и что-то говорил. Я-то надела самые симпатичные и модные легинсы из всего гардероба, но бедра в них у меня смотрелись толстоватыми. На некоторых фотографиях зачем-то добавили ярко-зеленые стрелки, указывающие на стрижку Ноа под бейсболкой. И без того видно…

Послышались его шаги. Я попыталась спрятать телефон под подушкой, однако не успела.

– Все нормально? – спросил Ноа.

– Кажется, фото опубликовали, – замешкавшись, ответила я. – Вернее, не кажется, а точно.

Он досадливо поморщился.

– Давай так? Не обращай внимания, а мой рекламный агент завтра со всем разберется.

Я медлила – не хотела его расстраивать.

– Это твои первые фото после стрижки?

Ноа скривился.

– Они этому статьи посвятили?

– Ну, частично. Ты еще и поэтому не хотел, чтобы тебя снимали?

Получается, я тогда ошиблась, и он был таким недовольным на парковке не из-за меня?

Ноа покачал головой.

– Когда я заразился ковидом, очень боялся, что умру. Или навсегда потеряю голос – я уже рассказывал. А в сравнении с этим подколки из-за прически… – он пожал плечами, – ерунда.

– Они скорее раздувают из этого новость, чем подкалывают… – Я раскрыла ему объятия. – Пошли они!

Ноа сел, и я крепко обняла его сбоку.

Впрочем, мой трезвый взгляд на происходящее недолго продлился. Я положила телефон на стол у дивана, а когда фильм кончился, снова потянулась за ним и вздрогнула: двенадцать новых сообщений! Редкость, тем более в такой час. Пока Ноа чистил зубы, я положила телефон на пол в холле у спальни и закрыла дверь.

Мы просто обнимались, пока Ноа не уснул (похоже, страсть ушла навсегда), а после я два часа лежала с открытыми глазами, задремала ненадолго, а проснувшись, метнулась в гостевую читать все-все статьи и комментарии. Среди последних встречались как откровенные оскорбления («Ноа Брюстер в жизни не стал бы встречаться с такой, это его ассистентка», «Его музыка отстой, он такой старый без волос, неудивительно, что красотку подцепить не может»), так и сомнительные похвалы («Уважаю Ноа Брюстера! Он плюет на поверхностные ценности нашего времени, ему не важно, как выглядит его девушка!»). Еще я прочла почти все сообщения и электронные письма – за ночь мне написали человек пятьдесят, включая бывшую соседку по общежитию Дениз, няню времен моего детства и сотрудника из журнала про кредитки, вдобавок мой рекламный агент, менеджер и руководитель отдела рекламы «НС» – оказывается, мое имя и место работы раскрыли, и в статьи о Ноа добавили эту информацию.

Лишь одно письмо к фотографиям не относилось – от Джерри. Заголовок гласил: «Пища для размышлений».

Дорогая Салли! А ты знала про такую штуку, как собадушки? Это как оладушки, только для собак. Людям тоже можно их есть, просто собакам сверху кладут косточку для красоты. Мы с Конфеткой по тебе скучаем. С любовью, Джерри.

Если на какое сообщение и отвечать, то на это. Однако поток сплетен меня совсем вымотал. Я оставила сообщения и письма без ответа, положила телефон в гостевой и вернулась к Ноа.

Прошло два дня, за которые мы бесконечно связывались со своими агентами и менеджерами, а они – между собой. Разговоры наши проходили в таком серьезном тоне, словно мы как минимум обсуждали респираторную пандемию или системный расизм, – увы, несмотря на отвращение, мне пришлось согласиться на обсуждение. Решили в итоге так: агент Ноа пока ничего говорить не станет и подождет, пока нас снова сфотографируют, а потом уже сделает заявление; и опубликуют его в еженедельном журнале, известном угодливостью по отношению к звездам. Некий источник, якобы знакомый с нами обоими, заявит: «Ноа и Салли подружились, когда он вел «Ночных совушек» в две тысячи восемнадцатом. Теперь они просто общаются и ждут, к чему это приведет».

Согласовывали мы это успокаивающее недозаявление в основном на диванчике на кухне, иногда по «зуму», а иногда по телефону, поставленному на громкую связь на журнальном столике. Перед завершением переговоров Ноа объявил семерым участникам:

– Знаю, мы не станем кричать на каждом углу о моей любви к Салли, чтобы не подначивать папарацци. Но заявляю: я безумно люблю Салли.

Повисло непривычное молчание, а затем некая женщина (судя по всему, агент Ноа), ответила:

– Замечательная новость, Ноа.

Впрочем, голос ее говорил об обратном.

– Теперь понимаю, почему ты отпустил мою руку на парковке, – подытожила я после окончания созвона. Хотела посочувствовать, и все же в голос прокралась горечь.

Ноа поднес мою руку к губам и поцеловал.

– Плохое миновало.

На следующий день после обеда (Марджит подала фриттату со шпинатом и свежие ягоды) Ноа сказал:

– Хочу кое-что тебе показать. – Он отвел меня к своему кабинету и открыл дверь. – Ну как? – спросил он с мальчишечьей гордостью.

На длинном, грубо отесанном столе стояла лишь темно-синяя керамическая лампа, а в самой комнате все было прибрано. Потом я заметила: настенные полки, прежде заполненные где-то на треть, теперь пустовали. Ноа жестом подозвал меня к столу и