Подлинная история "Майора Вихря" - Александр Бондаренко

Ну вот, третья дата, так что теперь уж точно невозможно восстановить истину! Но не это в данном случае главное.

«Не понравилась мне тогда эта идея, ох как не понравилась! Кажется, и Карасёв тогда что-то недоброе чувствовал… Он мне вдруг говорит: «Лексейка, мы пойдём, а ты останься здесь, смотри, чтобы не было паники». А с чего паника должна была быть?! Странно даже. Ну, стали наши ребята штурмовать эту станцию, даже взяли её, а мадьяры-то и не сдались, продолжали упорно сопротивляться, мать их…»

Вот и получилось, что часть партизан продолжала вести бой с венгерскими солдатами, засевшими в здании железнодорожной станции и в казармах по соседству с ней, — ведь очень нехорошо получится, если противника не добьёшь, а он потом тебе в спину стрелять будет. Другие же стали наводить в Мацееве свой «порядок»: крушить жизненно важные объекты, начиная, как было написано в рапорте, от гебитскомиссариата (явно это была какая-то другая «администрация», так как «гебитсом» — то есть областью — Мацеевский район у гитлеровцев не был) до электростанции и водокачек. Понятно, что у местных жителей такая деятельность большого восторга вызвать не могла, но опергруппа оставляла город во власти противника, а значит, следовало создать ему невыносимые условия, чтобы потом быстрее убежал. Если честно, о местных жителях в ту пору не слишком задумывались, на первом месте всегда оставались интересы выполнения боевой задачи. Да и злость всех взяла: был расчёт на стремительную и лёгкую операцию, надеялись пленить ожидавших того венгров, а влезли в солидную заваруху. Потому теперь никого и ничего не жалели!

Заодно, как значится в рапорте Карасёва, бойцы опергруппы успели ещё и основательно «поработать» на железной дороге…

В общем, задача-то как бы и была выполнена, но партизаны здорово увязли в этом бою, не знали, как из него выпутаться — венгры тоже озверели и сопротивлялись, как обречённые! Но в это время к ним подошла долгожданная помощь.

«Оказывается, как только мы на них напали, они сообщили об этом немцам, — вспоминает Ботян. — И те прибыли. Была уже ночь, луна светит, всё видно — и тут подошли немецкие танкетки! Очень неудачная операция у нас вышла. Партизаны не должны воевать в городе, да ещё и с танками, не наша это задача! У нас тогда очень много людей погибло. Много было раненых — в том числе ранило комиссара Филоненко, да ещё и в мошонку! Ужас! Ничего, как потом выяснилось, не повредило, но боль-то страшная была! Да и неприятное такое ранение, согласитесь… В итоге от станции пришлось отступать — бежали стремительно, такой паники я у нас никогда не видел!»

Оно и неудивительно! Вот если бы в отряде были только омсбоновцы, подготовленные разведчики и диверсанты, то они сумели бы отойти организованно, прикрывая друг друга и нанося противнику максимальный урон. А так, хотя народ был хороший, боевой, однако без той выучки, которую Алексей и его товарищи получили за год с лишним специальной подготовки. Вот сейчас оно и сказалось — в той ситуации, которой реально не должно было быть.

На коне вместе с ещё одним парнем Ботян поскакал наперерез убегающим в панике бойцам.

— Стой, не беги, стрелять буду! — орал он, но партизаны всё равно бежали, их было ни остановить, ни задержать.

Алексей прекрасно понимал, что обнаружить здесь какого-то зачинщика, настоящего паникёра и труса, невозможно, так что в кого-то стрелять, как он угрожал, было бы бесполезно и просто глупо… Пока Ботян, сдерживая коня, стоял и орал, перепуганные бойцы пробежали мимо, исчезая в ночной темноте. Только тогда он оглянулся и вдруг понял, что они с товарищем теперь оказались одни посреди венгерских солдат, преследовавших убегающих партизан. И вокруг никого своих! «Что за чёрт? — промелькнуло в голове. — Неужели я попал в плен?!» Несколько мадьяр тут же окружили всадников, один из них схватил под уздцы ботяновского коня, да ещё и выстрелил в лицо Алексею. Но тут не то сработала его молниеносная реакция, и он успел отвести голову, не то строптивая лошадь дёрнулась прочь от стрелка, а может, вражеский солдат просто промахнулся, но пуля только обожгла висок всадника, оставив на нем тот шрам, что сохранился у Ботяна на всю жизнь…

Зато сам Алексей действовал мгновенно и не знал промахов — впрочем, стрелять пришлось в упор, так что пуля буквально отбросила венгра под копыта коня и, падая, он выпустил поводья. Тут же меткая автоматная очередь другого партизана скосила двух или трёх человек, к ним подскочивших… Прочие солдаты, бывшие вокруг, испуганно шарахнулись в стороны, а всадники, нещадно нахлёстывая лошадей, смели всех на своём пути, рванув галопом в ту сторону, куда бежали отступающие партизаны. В общем, каким-то чудом им удалось прорваться и вернуться в отряд…

В лагере Ботяна уже ждало новое задание. Сложное, очень ответственное и, в общем-то, смертельно опасное. Хотя какие задания за линией фронта могли казаться простыми, безответственными и безопасными?

Врач, которая была в отряде, сделала страдающему комиссару Филоненко перевязку, но это было всё, что она могла сделать. Поэтому Карасёв решил переправить раненого на базу находившегося неподалёку партизанского соединения, которое возглавлял первый секретарь одного из обкомов партии. Было известно, что там — хорошие врачи.

— Лексейка, бери его и отвези! Сам всё понимаешь, — сказал Ботяну командир.

Михаила Ивановича погрузили на повозку, и он повёз…

Сначала — в то большое партизанское соединение, что находилось неподалёку, а затем, по настоятельной рекомендации врачей, за линию фронта, чтобы там уложить комиссара в госпиталь. Разумеется, эту задачу опять выполнял Ботян, которому пришлось везти Филоненко через лесные дебри и неприятельские порядки — через те места, где хозяйничали бандеровские банды…

Не надо уточнять, что если бы кто узнал, что везут раненого партизанского комиссара, то участь и его самого, и его сопровождающего была бы, мягко говоря, незавидной. Что-что, а придумывать для своих жертв адские муки бандеровцы были мастера! Конечно, для обеспечения безопасности раненого лучше всего было бы выделить большой отряд, но где гарантия, что банда оказалась бы меньше? Да и чем больше отряд, тем он приметнее. Вот и выделили в сопровождение одного Ботяна, который, как мы уже говорили, «стоил» не меньше целой роты. И Алексей — где хитростью, прикидываясь «своим», причём он даже знал бандеровские пароли, где за счёт осторожности и своего «звериного» чутья — это ответственное задание выполнил, сумел доставить раненого за линию фронта, в посёлок Сарны, в расположение подразделений Красной армии. Вскоре туда прибыл и Карасёв с отрядом…

«Там нам всем было предложено: кто хочет воевать, оставайтесь здесь, в армии, — говорит Алексей Николаевич. — Ну а тех, кто пожелал оставаться в партизанах, перевооружили, отмыли, переобмундировали, дали всем нам немножко отдохнуть…»

Нет сомнения, что Ботян, не задумываясь, выбрал второй, партизанский вариант.

Таким образом, в его боевой жизни наметилась совсем недолгая «мирная передышка»…

* * *

Понятно, почему бой за станцию Мацеев освещён в рапортах столь путано и, скажем так, достаточно туманно. Комиссар в партизанском отряде, как и в регулярном воинском подразделении, всегда находился на особом положении, официально именуясь «представителем Коммунистической партии». А партия, если говорить тогдашним казённым языком, а не прибегать к «страшилкам» более позднего времени, «является руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных, и обеспечивает успешное построение коммунистического общества».[250]Можно утверждать, что в своё время это был достаточно эффективный контролирующий орган, который, в частности, не давал воровать даже людям, занимающим очень высокое общественное положение. Наверное, именно поэтому её и постарались впоследствии развалить.