На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927 - Уильям Миллер

До этого британское правительство держалось подальше от проблем между Францией, Россией и Турцией: для вмешательства Британии не было особых причин. Великобритания не выступала ни защитницей римских католиков, ни православных на Ближнем Востоке; и, как самое крупное торговое сообщество в мире, она больше всех стремилась к миру. Премьер-министр того времени лорд Абердин был не только сторонником мира, но и другом Николая I, которого он встречал в Лондоне девятью годами ранее. Тогда царь и будущий премьер-министр, а в ту пору – министр иностранных дел Великобритании, обсудили восточный вопрос; царь заявил, что желает достичь взаимопонимания между двумя странами. Был подписан меморандум о предполагаемых общих интересах Великобритании и России на Ближнем Востоке; царь уехал домой, оставив у англичан уверенность в том, что он – человек слова, которому можно безоговорочно доверять.

Соответственно, когда его друг стал английским премьер-министром, царь не сомневался в его поддержке; и через месяц после того, как был сформирован кабинет во главе с Абердином, Николай I, беседуя с британским послом в России Гамильтоном Сеймуром о Турции, сказал: «У нас на руках – больной человек, очень больной человек (так он назвал Турцию); и скажу вам откровенно, будет очень плохо, если однажды он от нас ускользнет, особенно до того, как будут завершены все приготовления».

Николай I осуждал мечты своей бабушки Екатерины II о расширении территорий России за счет Турции, но, напомнив о своих правах и обязанностях по отношению к христианским подданным султана, предложил, чтобы, в случае раздела Турецкой империи, Сербия и Болгария получили такую же форму управления, как Дунайские княжества, а Египет и Крит перешли под власть Великобритании. Что касается Стамбула, то Николай I заявил, что не позволит закрепиться в нем Великобритании, но и сам его не аннексирует; что касается временной оккупации турецкой столицы, то это – другой разговор.

Однако политические увертюры царя были вежливо отвергнуты Лондоном. Гамильтон Сеймур заявил, что единственное, что нужно Великобритании, – это Египет, ибо через него идет весь транзит в Индию; в других турецких территориях она не нуждается. Не верил Абердин и в то, что конец Турции близок. И тут он оказался прав.

Но хотя желание царя сотрудничать с Великобританией и его дружба с главой английского правительства, казалось, предвещали сохранение хороших отношений между двумя странами, послом, которого британский кабинет отправил в Константинополь, стал человек, больше других ненавистный Николаю I. Лорд Стратфорд де Редклифф играл огромную роль в извилистой политике Леванта. Мы видели, как он властно вмешивался в дело Греции; а в Стамбуле сумел добиться большого влияния. Царь однажды оскорбил его, отказавшись принять в качестве посла в Петербурге; и это оскорбление, похожее на то, что получил Наполеон III, усилило противодействие Великого Элчи (Великий посол – так его называли турки) российским планам. В те дни послы были совсем не похожи на тех, в кого они превратились в наши дни, – клерков на конце телефонной линии. Лорд Стратфорд не просто выполнял инструкции; иногда он их игнорировал, а пока сомневающийся кабинет министров в Лондоне решал, что делать, он уже творил историю, окончательно и бесповоротно.

Однако этот «великий посол» был не только «голосом Англии на Востоке», он стоял за спиной дрожащих турецких министров и пробуждал в них храбрость, давая свои советы, и они уходили от него мужчинами и государственными мужами.

Еще до своего приезда в Стамбул 5 апреля 1853 года российский посол Меншиков уже раскрыл перед турецким правительством реальный размах своей миссии, которая выходила далеко за пределы вопроса о Святых местах. Россия, устами своего посланника, предложила Турции предоставить ей в помощь русский флот и 400 тысяч солдат против любой западной державы, если она согласится внести дополнения в фатальный Кючук-Кайнарджийский мир, поместив всю мировую православную церковь под защиту России. Это предложение следовало держать в тайне от Великобритании; но уже через четыре дня после своего возвращения в Стамбул британский посол был о нем извещен. Он сразу же посоветовал турецким министрам рассматривать вопрос о Святых местах отдельно от вопроса об общем протекторате. Это поможет избавиться от недовольства России, которое могло бы возникнуть, если первый вопрос удастся решить очень быстро, и отклонить решение последнего, не отказываясь, однако, от обещания быстро исправить все возникшие упущения. Благодаря этому из-под ног Меншикова удастся выбить почву для всех законных жалоб.

Турки последовали его совету; и, благодаря своему своевременному вмешательству еще до приезда нового французского посла, сумели к 22 апреля устранить первоначальную причину спора, а именно вопрос о Святых местах.

Было решено, что ключ от церкви в Вифлееме и серебряная звезда не будут убраны, а их присутствие не даст никаких новых прав; привратником по-прежнему останется грек, но он не должен будет отказывать людям других вер в посещении церкви; греков, армян и латинян следует допускать к гробнице Девы Марии именно в этом порядке, и ни в каком ином; монастырские сады Вифлеема должны оставаться под совместной заботой обеих ветвей христианства, а ремонт куполов храма Гроба Господня должны производить подданные султана в соответствии с существующим планом, правда, окна зданий, выходящие на террасу, должны быть заложены. Таким образом, спор монахов и черногорцев был решен; казалось, Европе гарантирован мир.

Однако девять дней спустя Меншиков получил новые депеши, в которых сообщалось, что французский флот направился к Саламину. Подчиняясь настойчивым требованиям своего господина, русский посланник потребовал от турецкого правительства договора, гарантирующего православному духовенству и церкви в Османской империи сохранение всех их древних привилегий и всех преимуществ, дарованных другим христианским конфессиям.

Подобный договор, по словам турецкого министра иностранных дел, «дал бы России эксклюзивный протекторат над всеми православными людьми, их духовенством и их храмами».

С любой проблемой православный епископ (а в Турецкой империи епископы являются в первую очередь политиками, а уж потом – духовными пастырями) должен будет обращаться к русскому царю, который получит предлог в любой момент вмешиваться во внутренние дела Турции. Благодаря этому внутри империи возникнет своя империя, которую можно сравнить с вмешательством римского папы в английскую политику во времена Плантагенетов, а существующий французский протекторат над сравнительно небольшим числом католиков в Турции превратится в ничто.

Царь был всегда под рукой; он стоял во главе своих армий и флотов; православных подданных у султана легион, а те, кого обычно называют греками, потому что они принадлежат к православной церкви, на самом деле славяне, родственные русским.

Турецкое правительство проконсультировалось у лорда Стратфорда, какова будет политика Великобритании, и решило отказаться от подписания договора с Россией. А тем временем, уладив вопрос со Святыми местами, царь оказался в гораздо худшем положении. Его стали считать человеком, желающим поссориться со своим соседом. Меншиков, не умеющий отступать, повторил условия, отправив турецкому правительству свои условия в виде конвенции, которую оно должно было подписать.