Алая Вуаль - Шелби Махёрин

спотыкается — впервые за все время, что я вижу ее такой, — и врезается в Лу, которая поддерживает ее встревоженной рукой и смотрит на нее широко раскрытыми глазами.

— Где она? — шепчет Лу. — Что ты слышал?

Жан-Люк отрывает глаза от моего одеяла и наконец-то встречается с ними взглядом. Он нахмуривает брови.

— Дело не в Селии. Это… — Он сглатывает. — Дело в гримуаре твоей семьи, Козетта. Он пропал. Кто-то… кто-то украл его, — тихо заканчивает он.

Коко смотрит на него несколько секунд.

Затем она громко и злобно ругается, и Лу разражается волной гнева, прокатившейся по комнате. Мои книги одна за другой падают с полки и разбиваются в кучу на полу. Мои отмычки закатываются под кровать и исчезают из виду. Я вскакиваю на ноги и бросаюсь за ними, но, как только я отчаянно хватаюсь за них, мои пальцы проходят прямо сквозь металл. Я пытаюсь снова. И еще раз. Каждый раз мои руки не находят опоры, и крошечные иголочки холода пронзают кожу.

Кажется, я не могу ни к чему здесь прикоснуться.

Почему я не могу ничего здесь потрогать?

И если уж на то пошло, почему они меня не слышат? Почему они не видят меня? Почему я вообще не могу с ними поговорить?

В конце концов мое собственное разочарование вырывается наружу, и я бью ногой по корешку сказки в кожаном переплете. К моему удивлению, он шевелится — совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы взъерошить страницы. Впрочем, не настолько, чтобы кто-то заметил. И я… Я чувствую злость. И грусть. И… и…

Дюжина других эмоций сходятся, как волна, бьющаяся в моей груди, достаточно мощная, чтобы нарушить концентрацию. Чтобы защелкнуться, как лента в животе, и потянуть меня куда-то еще. Куда-то не сюда. Это затуманивает мое зрение, пока сцена передо мной — пока Лу, Коко, Жан-Люк, моя комната — не превращается в радугу черного и серого. Я хватаюсь за все, до чего могу дотянуться, тянусь к столу, кровати, даже к полу с отчаянным криком. Потому что я не могу уйти. Мои друзья ищут меня, а я не могу уйти.

— Лу! Коко! — Я поднимаю руки, чтобы помахать им, но это ошибка. Как только я теряю связь с комнатой, это тянущее чувство усиливается, и я не могу найти его сейчас. У меня не хватает сил. — Я здесь. Пожалуйста, пожалуйста, я здесь!

Мой голос уносится вдаль, тихий даже для моих собственных ушей, как будто я кричу под водой.

Последнее, что я вижу, — это глаза Лу, которые каким-то образом находят мое лицо в темноте, и я погружаюсь в глубокий, беспробудный сон.

Глава 20

Предупреждение

Золотистый свет танцует за моими веками, когда я просыпаюсь… и я делаю это медленно. Нежно. Где бы я ни была, там чудесно и тепло, и пахнет моей сестрой — свечами из пчелиного воска и летним медом. Не желая открывать глаза, я зарываюсь поглубже под одеяло и трусь щекой о шелк. Прядь волос щекочет мне нос, и я вздыхаю в глубоком удовлетворении.

Затем я вспоминаю театр, призраков, Михаля, и мои глаза распахиваются.

Тысячи свечей освещают каждую поверхность моей комнаты. Они выложены на парадной лестнице, на шелковых ширмах, на полу вокруг мягких кресел. В очаге весело потрескивает огонь, а на антресолях свиваются ветви латунных канделябров, освещающих галерею в золоченых рамах. Хотя раньше их скрывала темнота, портреты покрывают каждый дюйм стены вокруг окон. Каждое лицо царственно и изысканно.

Я сижу в благоговении, и черные простыни, некогда покрытые пылью, сползают мне на бедра. Теперь они пахнут жасмином. От меня, однако, по-прежнему пахнет дождевой водой и затхлостью. Морща нос, я поднимаю простыню, чтобы рассмотреть свое влажное платье; на подоле видны пятна грязи, а измятое кружево, вероятно, навсегда испорчено. Впечатляюще. Бросившись обратно на подушку, я бормочу:

— Одесса меня убьет.

Я лежу так еще несколько минут, считая каждое тиканье часов на камине. Страх перед неизбежным — что я должна подняться, что я должна продолжить, что я должна в конце концов снова встретиться с Михалем и его островом вампиров. Канун Дня Всех Святых подкрадывается все ближе, а все, что я узнала, — это то, что вампиры могут испытывать отвращение к серебру.

Застонав, я переворачиваюсь на спину и упираюсь лицом в непреодолимую стену из книг.

Без Дмитрия и Одессы в моем распоряжении остается только один вариант, и мне действительно не стоит тратить свечи. Однако от одной мысли о том, что я буду листать страницы с луковой кожей до крови в глазах, мне хочется кричать. Я все же отодвигаю одеяло, гримасничаю и заставляю себя соскользнуть с кровати. Ковер тоже свежевычищен. Он слегка влажный под моими босыми ногами, когда я пробираюсь к книжным полкам и провожу пальцами по бесконечным книгам.

И все еще на Как Общаться С Мертвыми.

По спине пробегает холодок, когда я смотрю на древние, облупившиеся буквы.

Не будь дурой. Логическая часть моего разума мгновенно отвергает эту идею, и моя рука падает с корешка. Призраки в театре ясно дали понять, что мне нужно уйти, бежать или страдать от последствий. Конечно, сейчас они не стали бы мне помогать, даже если бы я попросила. Однако…

Я срываю книгу с полки, бросаюсь в одно из мягких кресел и изучаю обложку. Глупее было бы не спросить, верно? Мне нужна информация о вампирах, и они могут мне ее дать. Кроме того, они же не могут сбежать и рассказать Михалю. Он их не видит. Никто не видит их, кроме меня, а значит, призраки будут идеальными союзниками. Правда, в последний раз, когда я общался с ними, я потерял сознание, но я не был готов к встрече с ними в театре. Я даже не думала, что они существуют.

В этот раз все может быть иначе.

Вместе с этой мыслью пришло и другое поразительное открытие: в обеих наших встречах призраки не пытались причинить мне вред. Не по-настоящему. Они пытались запугать, напугать, но не подняли на меня ни одного пальца. Моя рука задерживается на облупившихся буквах, обводя букву М в слове Мертвые.

Могут ли они хоть пальцем пошевелить против меня? Могут ли они даже прикоснуться ко мне?

Я обвожу комнату взглядом, не смея надеяться, но в голове ничего не болит, нет ни призрачного света, ни жуткого присутствия, ни голосов.

— Привет? — тихонько зову я. Никто не отвечает. Конечно, никто не отвечает, да и зачем? Я ведь тоже