Глубже - Робин Йорк

от дивана, когда я сел — собачья шерсть и стареющие поролоновые подушки.

В первый раз, когда мама обняла меня, от ее запаха у меня встал ком в горле, физическая реакция, которая была не совсем слезами, но и не аллергией. Мальчик во мне говорил «Мама», в то же время у меня руки чесались оттолкнуть ее, отодвинуть на небольшое расстояние между нами.

— Я просто не могу поверить, что ты вернулся.

— Перестань цепляться за него, — говорит Бо с другого конца стола. — Он слишком стар для этого дерьма.

Мама снимает с меня бейсболку и взъерошивает мои распущенные волосы.

— Он мой ребенок. Ты уже что-нибудь съел, Уэсти? Я могу приготовить тебе говяжьи отбивные, если хочешь.

Она хотела угостить меня моим любимым блюдом.

— Нет, я поел в городе. Мы с Фрэнки заехали в «Арби» после того, как я отвез ее в Бэндон.

Бо поднимает глаза.

— Зачем вы ездили в Бэндон?

Его не было, когда мы уходили, не было, когда мы вернулись домой. Думаю, он не знал.

— Я отвез Фрэнкс в клинику на медосмотр.

Его глаза сужаются, и он поворачивается к моей маме.

— Ты позволила ему отвезти ее для этого укола?

Моя мама моргает несколько раз, слишком быстро, и я понимаю, что она втянула меня во что-то. Она сказала, что Фрэнки нужно пройти медосмотр, чтобы в январе ей разрешили поиграть во что-то вроде футбола после школы. Когда мы добрались до клиники, медсестра сказала мне, что Фрэнкс давно пора сделать прививку от гепатита и что ей нужно ее получить, иначе она не сможет остаться в школе в следующем году.

Я решил, что это была случайность. План здравоохранения штата покрывал это, поэтому я сказал медсестре, чтобы она продолжала, нацарапав свою подпись на бланке, который она мне протянула.

Но теперь я слишком поздно вспоминаю, что Бо не верит в вакцины. У него есть книга об этом, готовая лекция об ошибочности стадного иммунитета и токсичности вещества, которое они добавляют в эти уколы в качестве консервантов. Он может говорить об уровне алюминия в крови в течение часа.

— Фрэнки сделали укол? — спрашивает мама.

Когда мама вошла в дверь, Фрэнки первым делом показала ей пластырь.

Я пристально смотрю на нее, и она слабо улыбается мне. Ее глаза умоляют меня.

Давай, Уэст. Встань на мою сторону.

Я не хочу, чтобы были какие-то стороны. Не между мамой и Бо.

— Я следовал тому, что сказал доктор.

Бо берет со стола Мальборо и заглядывает в открытую пачку. Хмурится, вытаскивает последнюю сигарету. У него длинный запал. Если он и моя мама собираются поссориться из-за этого, то не сейчас.

Но он точно не забудет, что это произошло.

— Я собираюсь взять кока-колу, — говорит мама. — Уэст, тебе что-нибудь нужно?

— Я возьму пива.

— Достань мне еще одну пачку сигарет из морозилки, ладно? — спрашивает Бо.

Мама направляется к холодильнику.

— Разве ты не открыл эту сегодня утром?

— Ну и что?

— А то, что ты должен сократить количество. Ради Фрэнки.

Фрэнки в гостиной, ее не видно из кухни, но дом Бо маленький, и она может слышать. Она кричит:

— Ты должен был бросить курить, Бо.

— Может быть, на следующей неделе.

Мама приносит мне пиво. Она не спрашивает Бо, хочет ли он выпить, и когда она откручивает крышку и говорит:

— Хочешь стакан, Уэст? — он издает звук отвращения и встает из-за стола.

— Куда ты направляешься?

— В теплицу.

Он открывает морозилку и достает из коробки пачку сигарет.

Уголки ее рта опускаются, когда она смотрит, как он выходит через заднюю дверь. Это заставляет ее выглядеть старой. Моей маме всего тридцать семь, но в своей бесформенной тюремной форме она средних лет, морщины на ее лице глубоко прорезаны, разочарование в уголках рта никогда полностью не исчезает.

Она ненавидит эту униформу. Через некоторое время она примет душ и сделает прическу, наденет обтягивающие джинсы и красивую рубашку.

Она всегда была больше похожа на подругу с водительскими правами, чем на родителя. Подруга, чьи дурные привычки и недостатки очевидны для всех, кто ее знает, но такую подругу можно простить, потому что у нее доброе сердце.

Я хотел бы, чтобы это был первый раз с тех пор, как я вернулся домой, когда Бо в гневе ушел в теплицу, но это не так. Что-то не так между ними.

Есть много вещей, которые кажутся неправильными. То, чего я не ожидал. Я хочу приклеить лоскут в углу кухонной стойки, пожелтевшая лента, не ровная по краям, объявляет о трех или четырех неудачных попытках ее починить, но это кухня Бо, и когда я роюсь в ящике для мусора в поисках клея и нахожу конверт с наличными, один из многих тайников Бо, то чувствую себя вором.

Я хочу сказать Фрэнки, чтобы она не читала эту книгу, которая у нее в руках, эту книгу в мягкой обложке, которую, я помню, девочки читали, когда я учился в старшей школе, поэтому я знаю, что в ней есть инцест, минет и другое дерьмо, которое слишком для нее. Но она мамина дочь, а не моя.

Ничто здесь не кажется моим.

Я говорю себе, что это потому, что я никогда не жил в этом доме. Еще до того, как я уехал в Патнем, когда мама решила переехать сюда к Бо, я остался в трейлере. Я и раньше спал на диване Бо, но я никогда не называл дом Бо своим домом.

Трейлер мой дом, и в нем сейчас живет мой отец.

— Что случилось между тобой и Бо?

Она отмахивается от меня. Берет лежащую на столе Зиппо, несколько раз переворачивает ее, слегка постукивая по столешнице.

— С ним все в порядке. Наверное, недостаточно спал. Он ненавидит, когда ему приходится работать по ночам. Это делает его ворчливым.

— Но на следующей неделе он вернется на работу в дневную смену, верно?

— Верно. — Она опускается в кресло, которое освободил Бо, снимает сабо, которые надевает на работу, и бросает их в кучу обуви у задней двери. На ее носках крошечные маленькие пиццы, и она шевелит пальцами ног, глядя на меня. Я подарил ей эти носки на Рождество.

— Мило, — говорю я.

— Я люблю их.

Она наклоняется вперед и снова берет зажигалку, щелкает ею, пока не зажигает пламя. Лукавый блеск в ее глазах говорит мне, что у нее есть тема для разговора.

— Итак, это первый раз, когда ты по-настоящему принадлежишь мне одной. Расскажи мне все о Патнеме.

— Рассказывать особо нечего.